Высота 2310

Посвящается двадцатилетним,
Прожившим так мало,
Прожившим так много. 
По прошествии многих лет хочется вспомнить боевой выход под кодовым названием «Высота 2310».

Конец декабря 1986 года – разведотряд 334 ооСпН только, что вернулся из печально известного укрепрайона «Карера», где 18 декабря в ходе боевой операции потерял несколько человек убитыми и ранеными. И вот немного отдохнув, придя в себя и приведя в порядок оружие и технику, в предвкушении встречи Нового 1987 года (подготовка шла полным ходом, в заначках в термосах уже булькала бражка), 1 рота получает приказ готовиться к боевому выходу. С какой неохотой и раздражением бойцы приняли это известие. Да и офицерам не очень-то хотелось встречать Новый год в горах. Но с начальством не поспоришь, приказ есть приказ. Официально задача состояла в следующем: разведотряд 334 ооСпН в составе 1 роты и приданных ей нескольких бойцов из группы минирования должен был, пройдя по возвышенностям над Мараварским ущельем, подняться на высоту 2310 с целью ее минирования, чтобы не дать «духам» возможности пуска РСов с этого направления  по расположению батальона на новогодние праздники. Но была и неофициальная версия этого выхода – что просто командованию нужно было сплавить 1 роту подальше от глаз проверяющих и во избежание каких либо праздничных ЧП.

Началась подготовка. Проверили оружие и снаряжение, получили горный сухпай. К тому же почти каждому, вдобавок к основному боекомплекту, выдали по мине ОЗМ-72 (а это лишние 5 кг), которые ребята-минеры должны были установить на высотке и на подступах к ней. Ночью 27 декабря 1986 года разведотряд двигался по горному склону к назначенному месту в следующем боевом порядке: в головном дозоре первая группа, за ней третья, потом четвертая, замыкала боевой порядок вторая группа. Шли, как обычно, цепочкой, друг за другом. В какой-то момент 2 группа замешкалась и отстала. В это время идущие впереди огибают какое-то препятствие на своем пути. Вторая группа, видя в просветах между деревьями, хвост удаляющейся  колонны решают сократить разрыв и идут напрямую, но из-за спешки и темноты не замечают растяжку «духовской» мины. Погиб командир 2 группы старший лейтенант Виктор Рудометов и кто-то из минеров, шедших с этой группой. Рудометову маленький, один единственный осколок попал прямо в сердце. Мы даже сначала не поняли, что с ним случилось – не было ни крови, ни ран. Уже потом, при более внимательном осмотре, обнаружили в груди крохотное отверстие.  Когда прогремел взрыв, в 4 группе разведчик Горб Валерий, следовавший сразу за мной, вдруг присел на землю – шальной осколок от разорвавшейся мины угодил ему в затылок. Шедший за ним Дубина Сергей, разорвал свой ИПП (индивидуальный перевязочный пакет) и наложил повязку. Командир роты принимает решение отправить 2 группу с погибшими вниз. Но какой-то злой рок преследовал их в этот раз. Лишний раз, на горьком опыте, нам пришлось убедиться, что команда «Стой!» должна выполняться неукоснительно и незамедлительно. Видя, что начавшая спуск группа, уклоняется от указанного маршрута и выходит на мины, поставленные ими же, все, кто это наблюдал, и у кого были рации, заорали: «2 группа! Стоять!». Но до выходцев из Среднеазиатского региона команды всегда доходили туго и не с первого раза. Находясь выше по склону, мы с содроганием наблюдали, как группа движется к трагической развязке, но ничего не могли сделать. Уже второй взрыв разорвал ночную тишину. Погибли рядовые Древаль Сергей, Сафаров Убайдуло, Эльмурадов Махмаюсуп. Тяжелое ранение в живот получил Яценко Александр. Так как до отметки 2310 оставалось совсем немного, было принято решение все-таки дойти до нее, неся раненых и убитых,  выполнить поставленную задачу и спуститься вниз по горному хребту. У самой вершины на склоне была обнаружена какая-то землянка, где еле-еле смогли разместиться управление и раненые. Минеры с группой прикрытия ушли минировать вершину и подступы к ней со стороны Пакистана. Остальные расположились на склоне в снегу, который местами доходил до пояса. Выручали пакистанские «спальники» – легкие и теплые. Сидели в них, зарывшись прямо в снег, разувшись и растирая ноги, чтоб не обморозить. В землянке раненому Яценко постоянно ставили промедол и капельницы. Но ранение было очень тяжелое, и к утру он умер. Это был его первый и последний боевой выход. Он числился в штате 1 роты, но постоянно находился на банно-прачечном комплексе, и комбат, решив сделать из него настоящего разведчика, отправил с нами на задание. Дождавшись, когда минеры закончили установку ОЗМ, разведотряд отправился в обратный путь. Бойцы четвертой группы, по очереди сменяя друг друга, на плащ-палатке несли тело старшего лейтенанта Рудометова. До сих пор не могу забыть приторно-сладковатый запах крови. Восхищаюсь мужеством Горб Валерия – раненый в голову, он не только шел сам, но еще и помогал нести убитых. Единственное, чтобы  как-то облегчить ему движение, мы забрали у него оружие и снаряжение. К утру, измотанные дорогой и тяжелой ношей, спустились в брошенный кишлак, где устроили привал, ожидая вертушек за ранеными и убитыми, и «броню» за всеми остальными. Горб Валерий в роту уже не вернулся, оказалось, что осколок пробил ему в затылочной кости отверстие с двухкопеечную монету (советского образца), и его после госпиталя комиссовали по ранению. Ну а мы Новый 1987 год все-таки встретили в расположении батальона, хотя праздник этот был не очень радостным. А впереди нас ждали долгие месяцы «афганской» войны.
Источник.

Заместитель командира 4 группы 1 роты старший сержант Лебеденко Владимир.

Бой разгорался. Группу Тарана почти сбили. Нас окружали со всех сторон. Связи с ротой не было. Там был слышен бой в разных частях кишлака.

Огонь по нам был очень плотный. Рядовой Игорь Куриленко вел огонь из автомата. Перекатился. Для прицельного ведения огня ему мешал камень. Он переложил автомат с правой стороны на левую. Только изготовился, как пуля попала ему с левой стороны в автомат, срикошетила от ствола и ранила в ногу рядового Валеру Цуканова.

«Духи» подтягиваются все ближе, продолжают обстрел из минометов и гранатометов. Подползают сами. Кистень просит разрешение на отход. Не знаю, получил он его или принял решение сам, в любом случае лейтенант Кистень смог организовать тактически грамотный выход группы. Времени у нас не оставалось. Мины все ближе, «духов» больше, огонь плотнее. Группируемся. Делимся гранатами. Насколько успеваем, перевязываем раненых. Определяем пути отхода. Забираем Некрасова и — в прорыв. Меня и рядового Олега Иванова оставили на прикрытие. Остальные отходили также по всем правилам. Часть отходит, часть прикрывает. Затем меняются. Выносим убитых и раненых. Очень пригодились навыки, полученные на тренировках. Мы остались с Олегом, смотрим, как ребятам удается пройти особо простреливаемые участки. И тут в атаку на нас пошли «черные аисты». Так называли пакистанских наемников — профессионалов, собранных со всего мира для священной войны с шурави. Они вели атаку очень грамотно и четко. Мы стреляли много, долго и достаточно точно. Наши уже вышли в безопасное место, стали прикрывать наш отход. Сумели выйти и мы. Не дали «духам» соединить второе кольцо, которым они пытались нас окружить. Чуть раньше вышли бойцы Тарана. Они тоже вынесли всех своих убитых и раненых.

В это время где-то в начале ущелья видим одну БМП нашей роты. На ней замполит роты лейтенант Семенов. Идут рядом замполит батальона майор Владимир Сергеевич Елецкий и бойцы нашей роты, которые оставались в расположении из-за болезни.

Оказывается, когда стало ясно, что с нашей ротой худо и она попала в засаду, приказали собрать всех оставшихся солдат, усилить бронетехникой и отправить на выручку. О проблемах доложили командованию бригады и группы войск.

Проехать напрямую было невозможно. Паром не перевозил технику. Мост был километрах в десяти. Пока собрались, получили приказ, объезжали по большому кругу… Дороги оказались заминированными, духи создали оползни и завалы. Броня пыталась пробиться, но не получалось. Гусеницы слезали с траков, колонна остановилась. Тут хочу отметить профессионализм и смелость механика-водителя нашей роты рядового Сергея Воронова. Он был лучшим механиком-водителем еще на этапе подготовки, а сейчас сумел провести свою машину через камни и завалы, прорвался к нам на помощь. «Аисты» попробовали продолжить атаку, но у нас уже было усиление броней, атака была отбита. Мы попробовали прорваться под прикрытием БМП-2 в ущелье, помочь нашим. Но «духи» подтянули тяжелое вооружение: ДШК, безоткатки, минометы. Открыли плотный сосредоточенный огонь. Мы вынуждены были отойти. Раненых, убитых отправили в расположение. Остальных — в горы, где находилась вторая рота.

Сколько прошло времени от начала входа в ущелье до момента нашего выхода из него, я не знаю. Иногда время летело, иногда замирало и двигалось как в замедленной съемке.

В это время уже разворачивалась армейская операция. Прибыли джелалабадский батальон, «вертушки», мотострелки, танки. Они пробовали прорваться через ущелье, из которого мы вышли, но не могли этого сделать  — такой силы и интенсивности был огонь «духов».

Ночью произвели перегруппировку, и с утра начали новое наступление. Потихоньку осознавали масштабы трагедии. «Духи» отходили, оставляя тела наших солдат. С каждым часом их становилось все больше и больше...

Тела погибших были в ужасном состоянии: обожженные, разрубленные, опаленные взрывами.

Все останки свозили в батальон. Когда мы спустились с гор, не могли опознать три тела. Нас подвели на опознание. Трупы были обожженные, вздувшиеся на жаре, вместо лица — сплошная запекшаяся кровавая корка. Совместными усилиями — по кривизне пальцев, остаткам нижнего белья, особенностям строения головы — мы опознали тела. Точно помню, что это были Моряхин, Колмогорцев и Матох. Подписали документы.

Нас отправили на встречу с представителем ставки генералом армии Варенниковым. Он задавал вопросы, выслушивал ответы, но все было как во сне. Спустя время пришло сообщение — нашли тело сержанта Вити Тарасова.

Нас на «вертушке» закинули в ущелье для его опознания. Его тело нашли уже в другом кишлаке, на значительном расстоянии от места основного боя. Тело было сильно изуродовано. Как он там оказался — тоже нераскрытая тайна. Мы склоняемся к версии, что разведчик был тяжело ранен и его пытались вывезти в Пакистан.

За эти дни было еще несколько удивительных моментов. Спустя сутки вышел к своим сержант Володя Турчин с пистолетом и гранатой в руке. Практически все подробности об этом бое мы знаем из его рассказа. Также нашли очень израненного, но живого прапорщика Игоря Бахмутова. Одно из ранений у него было в голову, потерял много крови, но остался жив.

Как насмерть стояла рота, повторяться не буду. Об этом много написано в различных источниках. По нашим подсчетам, 17 человек подорвали себя вместе с «духами». Пацаны бились до последнего патрона и вдоха. Заканчивались патроны — кололи ножами…

Наши потери были огромны. В той операции первая рота потеряла 28 человек, вторая — троих. Тридцать один погибший — самые большие потери за всю историю войск специального назначения. Ребята погибли с достоинством и честью, не предав и не покорившись. «Духов» в том бою погибло более 140.

За тот бой звания Героя Советского Союза был удостоен лейтенант Кузнецов (посмертно). Остальных погибших наградили орденами и медалями. Хотя, на мой взгляд, большинство из них тоже были достойны звания Героя Советского Союза. В моей памяти они все так и остались — Героями.

Война продолжается

После мараварских событий осталось чувство подавленности. В палатки роты невозможно было заходить — они стояли полупустые. Настроение — хоть волком вой. Большинство офицеров отряда выехали в Союз сопровождать погибших к местам погребения. Вернувшись в батальон, офицеры рассказывали, какие трагедии происходили в семьях, когда они привозили «груз 200».

Большинство родственников считали этих офицеров лично виновными в гибели своих сыновей, мужей, братьев. Сколько было пролито слез, выслушано проклятий и угроз… Часть погибших была из Таджикистана. Рассказывали, в горном ауле местные мужчины предлагали офицеру вскрыть запаянный цинк, чтобы убедиться, их ли родственник там. Или, говорили, рассказывай, как он погиб, почему не научил его воевать, почему сам не умер в том бою? Вел ли себя в бою их солдат как истинный мусульманин? А большинство из сопровождавших офицеров не принимали участие в том бою и, быть может, даже ни разу не видели этих солдат…

В это время меняют командира батальона. И совершенно незаслуженно главным изгоем оказывается замполит батальона майор Елецкий. Очень справедливый, порядочный офицер и человек. Старался нам привить любовь к Родине. Его отправили в Союз и затем уволили в запас, фактически с волчьим билетом, с лишением всех льгот и привилегий. А он вырос в годы войны под Ленинградом. После школы окончил техникум, отслужил срочную службу, остался на сверхсрочную, прошел курсы, стал офицером. В спецназе прослужил более 15 лет. Об этих чудовищных недоразумениях мы узнали много лет спустя. Восстановить справедливость и вернуть честное, заслуженное имя уважаемому человеку смогли только в… 2009 году. Нужно было видеть глаза Владимира Сергеевича, когда это произошло, его радость от свершившегося!..

Служба продолжалась. Все ротное хозяйство осталось на нас — сержантах. Напомню, у нас в роте погибли командир роты, командир группы, старшина был тяжело ранен.

Через несколько дней начиналась армейская операция.

Остатки нашей роты, за исключением механиков-водителей, бросили в горы, на посты вдоль дороги, для прикрытия войск от нападения «духов». Нам указали точку на карте, поставили задачу, определили зону ответственности. Необходимо было забираться высоко в горы и занимать господствующие высоты. Нам придали саперов, которые заминировали все подходы к высотам. Не учли только порядок снабжения и питания. Приходилось спускаться вниз один раз в два — три дня, забирать еду в термосах и подниматься наверх. Занимало это часов пять — шесть. Особенно туго было без воды. Ввели режим жесткой экономии, который выдержать в голых горах под открытым солнцем было очень трудно.

Напротив нас, километрах в пяти, работали по склону горы наши штурмовики. Когда они бомбили — дух захватывало. Скалы превращались в щебень. В другой раз армейские артиллеристы ошиблись в координатах и накрыли нас снарядами своих гаубиц.
Благо мы успели укрыться и быстро по радиостанции доложить об ошибке. Но тех десятков разрывов вполне хватило для понимания мощи советского оружия. Никого не задело. У меня только осколок поцарапал кожу на голове. Размер осколка оказался со спичечный коробок. Я его долго хранил.

Потом в ущелье напротив начал работать снайпер, доставивший нам немало беспокойства. Приходилось укрываться, перебегать. Офицеров с нами не было. Я был старшим. В течение длительного времени наблюдали и вычислили-таки, где у снайпера лежка. Пристреляли в стороне похожее место. Разработали план. И тут к нам с инспекторской проверкой на пост прибывает заместитель командира батальона майор Михайло. Осмотрел, проверил, выслушал наш план по уничтожению. Начало темнеть. Я вывел пулемет на пристрелянную позицию. Снарядил ленту бронебойными, обычными и трассирующими патронами. Выставили «живца». Автоматчики не могли помочь — расстояние около полутора километров, эффективность автомата здесь близка к нулю. Майор в бинокль наблюдает за охотой. Снайпер клюнул на «живца», выстрелил. Я из пулемета короткими очередями — по нему. Больше нас снайпер не беспокоил...

Был еще эпизод. Хоть и некрасивый, но был. В горах решили помянуть пацанов. Достали дрожжей, решили поставить бражку. Емкости не было, взяли «цинк» из-под автоматных патронов, вскрыли сбоку, достали патроны — получилась емкость. Залили и поставили бродить. Тут мою голову посещает мысль: давайте подогреем на огне, чтобы быстрее бродило! Никто против не выступил. Развели костерок, поставили греться. Главному «самогонщику» дали ложку, сказали помешивать. Огонь разгорелся, подхожу проверить — вижу: помешивает варево, а на ложке скапливается какая-то смесь противного зеленого цвета. Беру ложку, достаю… Соображаю: «цинк» покрашен изнутри и снаружи защитной зеленой краской. От нагревания на костре краска начала отслаиваться, на жидкости плавают маслянистые пятна. Конечно, нашлись желающие, процедили, попробовали. Но пить эту муть было невозможно. Хорошо, хоть не отравились.

Вскоре армейская операция была завершена. Мы спустились в расположение.

Пополнение

В это время прибыло новое пополнение вместо погибших. Собирали солдатиков со всех пересылок, о спецназе они не слышали ничего. Знали только, что место, куда их прислали, очень гиблое.

Заменили комбата — пришел знаменитый, великий и ужасный капитан Григорий Васильевич Быков. «Гриша Кунарский», «Кобра». Солдатская молва была о нем не очень хорошая: очень строг. Кто-то винил офицера в гибели солдат, которые утонули при ночной переправе через горную реку Кунар. Служил он до нас начальником штаба джелалабадского отряда. Настроение у нас и так было хуже некуда, а тут еще нового комбата с такой историей присылают…

Надо отдать ему должное: полностью деморализованное, подавленное, разношерстное воинство он сумел объединить, возглавить и научить бить «духов». Взялся за все сразу: за боевую подготовку, требовал полного исполнения служебных обязанностей.

У нас в группе был очень тяжелый период. Офицеры еще не прибыли. Мы сразу после Маравар — в горы, кто-то остался в расположении, поступили новички. На посту я исполнял обязанности командира группы, здесь продолжил. Дисциплины никакой. Старики, которые прошли огонь, расслабились. У некоторых появилась мысль, что после того боя они уже все видели, все прошли, все выполнили и больше ничего делать никому не обязаны. Я для них не авторитет, мы равны, что по сроку службы, что по возрасту. Наверное, для меня это был самый страшный период за все время службы. Доходило до того, что, ставлю боевую задачу перед выходом — самый вредный демонстративно отказывается выполнять приказ. Достаю пистолет. Досылаю патрон в патронник. Направляю в отказника. Повторяю приказ. Смотрю в глаза и говорю: если не выполнишь, пристрелю за неподчинение. Подчинялся, но продолжал угрожать. Спустя годы думаю, применил бы оружие в том случае? Отвечаю себе, что в то время и в том положении — применил бы. Хорошо, что не довелось. С началом боевых все наладилось, и противостояние спало. Мы нашли общий язык и преодолели непонимание, не раз выручали друг друга, ходили в разведку и прикрывали спину. Повторюсь — очень непростой и тяжелый период службы. Стараюсь его не вспоминать. Но было и такое.

Первые успехи

Комбат Быков удачно придумал свою первую операцию. По наводке вылетел на «вертушке» буквально с 10–12 разведчиками на войну. Свалился в небольшой кишлак, взял пленного и вернулся. Пленный оказался сыном важного главаря. Назвали его «Васька». Он много знал и стал сотрудничать с нами.

Ввел Быков и новый элемент подготовки к операции. Собирал командиров групп и рот, ставил предварительную задачу на картах предполагаемой операции. Потом с ними садился в вертолет для облета и ориентировки на местности, с уточнением задачи каждому подразделению. Я несколько раз летал как командир группы на такие облеты. Очень эффективная вещь. Сразу привязываешься, намечаешь пути подхода-отхода. Утечка информации исключена. Все свои. Куда полетел вертолет — «духам» неведомо. Во время этих облетов испытали новое снаряжение. Бинокль стабилизирующий, который можно было использовать при осмотре местности в летящем вертолете или движущейся броне. Также испытали ударные гранаты. У обычной гранаты взрыватель приходит в действие через три секунды после метания. Если бросать в ущелье или с вертолета, она взрывается в воздухе, не причиняя никакого вреда противнику. У этих гранат взрыватель приходил в действие после удара о землю. Был не временной, а ударный. Правда, их потом сняли с вооружения. При резком броске ударник мог приходить в действие. Говорят, погибло несколько солдат. А жаль, доработать — и была бы очень эффективная вещь.

Удачным для нашей группы был выход в кишлак Суруби. Быстро подъехали на броне к окраине, спешились во время движения. Броня сделала маневр и ушла. Мы выдвинулись к кишлаку. Начали прочесывать. Произошло несколько стычек. Мне рядовой Петриков докладывает: нашел какой-то чулан, не пойму, что в нем. Вхожу, сдергиваю ткань, закрывающую полки. Они все заставлены новыми упаковками, баночками, коробочками, склянками с медикаментами. На радостях докладываю: «Москва» (это позывной командира первой роты), я «Москва-3» (позывной моей группы). Обнаружил склад медикаментов и принадлежностей к ним». Небольшая пауза. У меня в наушнике: «Я — «Кобра» (позывной комбата Быкова). Наркотики есть?». Я досмотрел, явных — нет. Комбат в это время прислал нашего медика на осмотр склада. Тот чуть не запрыгал от радости — так много всего из медикаментов там было. Вернули броню. Загрузили все отсеки. Медикаментов было больше тонны. Наша санчасть использовала их больше года. Было много перевязочного материала, антисептиков, переносных капельниц — видимо, «духи» готовились к войне и запасались материалом для лечения огнестрельных ран.

Во время этого выхода произошел веселый случай. Когда грузили медикаменты, я увидел на полках витаминизированные сиропы. Импортные, вкусные, разноцветные. Кормили нас неплохо, но в основном это были консервы. А у меня за спиной два курса физкультурного института. Вспоминаю: при интенсивных физических нагрузках необходима витаминизация организма. Беру несколько банок и прямо из горла их выпиваю. Несколько упаковок беру с собой, ребятам говорю, чтобы попробовали и тоже взяли с собой. Наелся и напился я этими витаминами по самую завязку. Мы выходим в горы, темнеет. Ночной подъем и переход. Через несколько часов начинает крутить живот. Причем очень сильно. Поднимаемся в горы по узкой тропинке, друг за другом. Вверх — стена, вниз — обрыв. Живот — разрывается. В общем, намучался я тогда. Пацаны пробовали немного, все обошлось. А я проклял большое количество витаминов на много лет вперед, когда все завершилось. Витамины употреблял только по чайной ложке, после еды, как рекомендовал Минздрав СССР…

Буквально за несколько недель у отряда, ведомого твердой рукой Быкова, появились положительные результаты. У моей группы тоже все складывалось удачно. За два с лишним месяца, пока командовал, не было у нас ни одного раненого и убитого. Обстановка в коллективе тоже нормализовалась, и служить стало гораздо легче. Лично меня комбат дважды представлял к медали «За отвагу». Жизнь налаживалась.

Карера

У отряда появились собственный боевой опыт, свои успехи. Ближние горы были очищены от «духов». Комбат начал готовить нас к серьезным операциям. Очень он хотел провести серьезное, знаковое дело. Чтобы показать «духам», кто здесь хозяин.

Самым сильным и неприступным районом, где было множество баз и лагерей, считался район Карера. Он находился километрах в 35–40 от расположения отряда. Об этом районе собиралось максимум информации от пленных, хадовцев, советников. Не раз облетали мы его на вертолетах. Когда у Быкова созрел план, нас, командиров рот и групп, несколько раз собирали, чтобы в деталях проработать операцию, обсудить вопросы взаимодействия как в отряде, так и с артиллерией, авиацией. Сложность еще была в том, что район переходил на территорию Пакистана. В случае нарушения границы — военный вооруженный конфликт, дипломатический скандал.

План был примерно такой. Выдвигаемся на броне ночью, спешиваемся на ходу, броня делает отвлекающий маневр и занимает огневые позиции километрах в десяти. Мы совершаем горный ночной переход. Выходим в заброшенный кишлак Гала, который находился недалеко от Кареры. Скрытно и бесшумно, не обнаруживая себя, располагаемся в нем. Наблюдаем в течение дня за районом, с наступлением темноты выдвигаемся, совершаем налет, уничтожаем мятежников, захватываем пленных, образцы документации, минируем что возможно — отходим.

Все развивалось по плану. Дошли, разместились. Переждали день, было очень жарко, вода была только та, что взяли с собой. Стемнело, выдвинулись. Вторая рота вышла не на ту позицию, где-то чуть звякнули — «духи» насторожились. Мы отошли, начали заходить с другой стороны. Умаялись здорово. Светало. Активный бросок на вершину горы, на боевой гребень. Главное условие победы в горах — кто выше, тот и побеждает. Успели буквально забежать на вершину. Полезли «духи», причем их было очень много. Комбат вызвал артиллерию и наводил лично, наблюдая в бинокль. Очень эффективно. Но «духи» продолжали лезть, роты были разрознены и заняли оборону на разных высотах. В рядах бойцов батальона паники не было. Четко оборонялись. Несколько атак отбили. Тогда «духи» подтянули минометы, ДШК, безоткатки и открыли плотный огонь. Мы залегли. А они пошли в это время в атаку под прикрытием своих минометов. Враг действовал очень четко, чувствовалась и выучка, и командирская рука. Когда подошли достаточно близко, прекратили огонь и пошли в стремительную атаку. Мы были готовы, комбат был с нами.

Руководил всеми нашими действиями, четко и ясно отдавал приказы. Его уверенность передалась всем участникам схватки. Атаку отбили плотным сосредоточенным огнем, высота была у нас. Численный перевес у врага был значительный. Нас всего около 100 бойцов. У него только в ближайших укреплениях до 1.500 человек.

Когда атака «духов» захлебнулась, они стали интенсивнее обстреливать нас из минометов. Сверху летели мины, а прямой наводкой били ДШК, чтобы мы не могли отстреливаться. У нас в отряде появились раненые. При обстреле накрыли мое укрытие. Все по классике: первая мина — перед бруствером, вторая — за, третья — моя. Успел перекатиться. Мина взорвалась недалеко. А я почувствовал, как по всей правой половине тела стеганули кнутом. Ноги взрывной волной приподняло в вертикальное положение и с силой бросило на камни. Боли сильной не почувствовал. Откатился. Перебежал. Упал. Почувствовал влагу сбоку. Потрогал рукой — кровь. Тут опять атака. Обороняемся. Доложил о ранении. При этом обстреле погиб сержант Андрей Ерченко, из второй группы нашей роты. Мина попала в его укрытие… Тогда же был тяжело ранен замполит второй роты старший лейтенант Илья Рыжанков. Пуля от ДШК ударила ему в бедро, выбила кусок кости. Бойцы спасли своего политрука. Наложили шину, остановили кровотечение, вкололи промедол. Отбили и эту атаку. Комбат вызвал авиацию.

Разворачивались полномасштабные военные действия. Получил приказ — отходить. Отошли, сгруппировались. Осмотрели всех раненых, погибших. Раненых собрали вместе. Меня назначили старшим, раз сам ранен, приказали выходить с ними к нашей броне. Начали медленный выход, помогая друг другу.

Во время перехода чуть со мной не случилась беда. Спускаясь по отвесной скале, оперся на раненую ногу. До сих пор помню это противное чувство: опираешься на камень, он остается у тебя в руках, а твердая опора проваливается вниз. Высота была, наверное, пять — семь метров. Благо, сказалась десантная подготовка, приземлился на ноги, сгруппировался, успел развернуться спиной к склону, понесло вниз, начал тормозить всеми частями тела. И очередной раз удача была на моей стороне. Чуть ниже по склону на обрыве росло дерево, похожее на акацию, очень колючее. Я успел за него схватиться и удержаться, несмотря на дикую боль от колючек. На память об этом эпизоде — шрамы на ладонях остались до сих пор. Как потом показал рентген, получил еще перелом лодыжки. Хорошо, что я тогда об этом не знал.

Нужно было выходить и выводить ребят. Вышли к броне, на подлете были «вертушки», нас посадили в них и — в госпиталь, в Джелалабад. Ну а в Карере война продолжалась. Для эвакуации тяжелораненого Рыжанкова и погибшего Ерченко вертолеты под огневым прикрытием сажали прямо в Кареру. Сколько было раненых в том бою, я не знаю. Сам вывел четверых, эвакуировали Рыжанкова. Его судьба сложилась очень достойно. Военные врачи спасли жизнь и ногу офицера, он очень долго, больше года лечился и восстанавливался в Союзе. Сумел преодолеть всю боль, вернулся в ряды Вооруженных Сил!

Ну а нас привезли в госпиталь. Смотрю, у врачей после осмотра меня лица не сильно довольные. Оказывается, множество осколков в разных местах. Сделали операцию под местным наркозом, достали осколки.

Пришли слухи об окончании операции в Карере. Все обошлось, все вышли. На календаре было 23 июля 1985 года.

Бои местного значения

В госпитале я пробыл недолго. Через несколько дней боль прошла. Вскоре стало значительно лучше, я начал собираться в батальон. Документов и формы одежды у меня с собой не было. Через земляка достал пехотную одежду и отправился в родную часть. Напомню, что находился я в Джелалабаде, а попасть нужно было в Асадабад. Между ними около 100 километров территории, на которой идет война. У меня ни копейки, ни документов. На попутках доехал до джелалабадских вертолетчиков. Узнал, когда ближайший борт в Асадабад. Пару дней покантовался. И наконец — в отряд. 2 августа прибыл в батальон. Наша рота была в наряде, вторая и третья — на операции. Через какое-то время стали поступать тревожные новости с этого выхода. Вторая рота зажата, есть погибшие, раненые. Не могут выйти. Очень плотный огонь. Строят всех оставшихся, во всех ротах. Собирают сборную роту: после наряда, больных, всех, кто остался. Экипируемся, доводят взаимодействие, на «вертушки» и — в горы, на выручку.

Добрались. Комбат — на острие, командует, но положение не очень. Вторая рота в ложбинке. Много раненых, убитые. Они пытались их вытащить и завязли еще глубже. «Духи» сверху полукругом ведут по ним огонь и не дают двигаться. Вызывается артиллерия, мы заходим во фланг, сбиваем с высоты «духов». Часть солдат спускается вниз и помогает второй роте вытащить всех своих. Выходя, вторая рота минирует все захваченное оружие и боеприпасы. Вытащить трофейное железо не было ни возможностей, ни сил. Вызываются «вертушки» для эвакуации. Меня вновь назначают старшим по доставке раненых. Командир группы лейтенант Кистень говорит: «Ты сам только после ранения. Сопроводи раненых до расположения». Вертолет зависает, забираюсь внутрь. «Духи» начинают вести огонь по неподвижному объекту. Расстояние — метров 250–300. Открываю иллюминатор, изготавливаюсь и веду заградительный огонь. Кто-то стреляет вместе со мной. Загружают раненых, какие-то ценные трофеи, и вертолет улетает. Когда приземлились, мы с летчиками вышли и осмотрели «вертушку»-спасительницу. Бортинженер насчитал только восемь опасных пулевых отверстий в машине, каждое из которых могло привести к выводу из строя и падению вертолета. Хочется сказать большое солдатское спасибо трудягам-вертолетчикам, которые под огнем, рискуя собой и техникой, спасали, доставали, эвакуировали нас.

В той операции больше потерь не было.

Через несколько дней — другая операция.

Вышли в горы. Ночной переход. К утру — на исходной позиции. Внизу душманская база. Скрытно ведем наблюдение. Комбат начинает наводить артиллерию. Вначале — пристрелка, потом — залпами. Очень удачно. Снаряды ложатся точно в цель. Мы сверху в бинокли наблюдаем, как мечутся «духи». Сами в столкновение не идем. Вызываем боевые вертолеты. Вдруг с фланга нашей группы начинается стрельба. Это группа «духов» вышла прямо на нас. Окопалась и ведет прицельный огонь. По интенсивности огня — их не более десяти человек. Получаем приказ — уничтожить. Появляются вертолеты, заходят в боевой вираж, на то место, где окопались «наши» «духи». Делают первый залп НУРСами. Я командую: «Москва-3» — в атаку, вперед!». Резким броском пытаемся сократить расстояние и уничтожить обороняющихся. Вертолеты делают очередной боевой заход. Мы бежим. Оборачиваюсь. Справа, чуть внизу, метрах в двадцати с пулеметом бежит рядовой Володя Мисоченко. Залп от «вертушек». У солдата прямо под ногами взрывается НУРС. Взрывной волной Володю отбрасывает в одну сторону, пулемет в другую. Бегу к нему, предчувствуя страшное. Но Мисоченко поднимается — сам! Отряхивается, берет пулемет и продолжает атаку. У него ни царапины, пулемет цел. Это было 18 августа, у парня день рождения был в этот день. После того случая я верю в пословицу: «В рубашке родился».

База при помощи артиллеристов и вертолетчиков была практически уничтожена. По приказу начали организованно отходить. Чтобы у «духов» не возникало мыслей о преследовании, вертолеты, барражируя, прикрывали наш отход. Начали спускаться с гор, под прикрытие нашей брони. В одном месте остановились на привал. Спускались по тропе, я шел замыкающим в группе и роте. Сразу за мной — солдаты второй роты. Присаживаюсь прямо на повороте тропы. Наблюдаю за обстановкой. Висят вертолеты, далеко внизу виднеется броня. Почему-то «вертушка» делает боевой заход и дает залп. Несколько взрывов. Возгласы от боли. Боец слева от меня, направляющий второй роты, тяжело ранен в грудь. Боец из нашей роты, который шел передо мной, ранен в ногу. Быстро делаем перевязки. Накладываем жгут. Спускаем с гор раненых. Было очень тяжело, но успели. Парней погрузили в «вертушки» — и сразу в госпиталь. Оба остались жить, но были комиссованы.

Мы тогда материли вертолетчиков здорово. Зачем они открыли огонь? Оказалось, увидели гнавшихся за нами «духов». Вертолетчики хотели прикрыть, командир чуть перепутал, стрелок чуть раньше нажал на гашетку… Винить их не могу. Летчики старались, но и ребята здоровье потеряли. Наверное, это можно назвать гримасами войны.

Между операциями

Наша жизнь состояла не только из операций и выходов. Было и свободное время. От жары спасало наличие обводного канала. Купались, как только была возможность. Возле расположения батальона был местный источник пресной воды. Там брали воду и местные, и мы. Там же происходили и недостойные вещи. Местные приносили наркотики и продавали солдатам. Это было не массовым явлением, но было. Один из бойцов второй роты очень пристрастился к этому зелью. На одном из выходов его тяжело ранило — оторвало ногу. Бойцу вкалывают обезболивающее, а оно не берет — для него маленькая доза. От болевого шока он и скончался.

Помню, как поймал у источника молодого бойца из пополнения, который обменивал наши сигнальные дымы оранжевого цвета. У «духов» их не было, а мы использовали для посадки вертолетов в горах и обозначения себя. Вижу, идет активная торговля. Боец из нашей роты предлагает дымы. Увожу его в подразделение. По пути он пытался оправдаться тем, что у них в пехоте, где он до нас служил, всем торговали, и это разрешалось. Можно было сдать его в особый отдел, парню грозил бы срок. Я поступил по-простому, по-солдатски. Сознаюсь, бил его сильно. Объяснял доходчиво, что торговать с врагами армейским снаряжением — нельзя. Парень понял, как мне показалось, навсегда. Стал потом нормальным солдатом, даже до сержанта дослужился.

Вопрос еды у солдат в любом месте и любой армии земного шара стоит всегда достаточно остро. Охота чего-нибудь особенного, не казенного. У нас еда была нормальная. Только достаточно однообразная. В Афганистане я впервые увидел и попробовал консервированную картошку в стеклянных трехлитровых банках. По вкусу — пресная, безвкусная вата.

Как-то к нам в отряд пришла колонна с продовольствием. Привезли в том числе и свежую картошку. Мы достали с ведро. Решили с ребятами сделать драники. Были Леня Мурашко, с которым еще в институте учились в одной группе, и Петя Дедович из-под Минска. Придумали, как сделать терку. Помог опять цинк от патронов.
Гвоздем пробили много дырок, так, чтобы образовались острые края. Натерли картошки, через маскхалат отжали. С пекарни взяли масла и муки, нашли свежие яйца. Замесили! Вышли на берег реки, развели костерок. Начинаем жарить. Только успеваем снять первую пробу, как начинается минометно-артиллерийский обстрел батальона. Мы — костер тушить, драники спасать, а потом в укрытие. До сих пор перед глазами — мечущиеся под разрывами ребята с клунками и сковородками в руках, бегущие в укрытие. После окончания обстрела мы продолжили готовить. Только подпортили «духи» нам ужин: от разрывов поднялось много пыли и песка, часть попала в картошку. Драники скрипели на зубах, но были очень вкусные.

Петя Дедович служил в группе связи, ходил на операции в основном с нашей ротой. Как-то ночью выехали на операцию на нескольких грузовиках. Машины подняли сильную пыль. Водитель не увидел поворота дороги, и машина с людьми рухнула в обрыв и перевернулась. Мы ехали за ними, и все произошло у нас на глазах. Обрыв был не слишком высокий, машина под брезентовым тентом. Мы быстро спешились, помогли ребятам выбраться. И только один человек очень сильно пострадал, его придавила машина. Это был Петя. Мы быстро руками приподняли грузовик, осторожно достали Петю, вызвали «вертушку», доставили его в госпиталь, где прошла срочная операция. При такой аварии он отделался достаточно легко: помогло богатырское здоровье. Была удалена селезенка, парня комиссовали, он долго лечился в Союзе. Благо поправился, сейчас у него все хорошо, старые травмы почти не тревожат.

Еще успевали делать и печатать фотографии, готовили «дембельские парадки» и альбомы. Придумали, как делать наколки. Мне они никогда не нравились. Но после Маравар подумал, что в случае чего они помогут опознать тело. Наколол группу крови…

Иногда привозили фильмы и даже устраивали их показы.

Были гитары. Некоторые ребята очень хорошо играли и пели. Подбирали песни, переписывали. Лучшим гитаристом был Витя Хорьков из Ужгорода. У него такой чудный голос, красивый, густой. Песен знал великое множество, особенно ему удавались украинские народные. Ну а мы с ним тосковали под «поручика Голицына», как-то очень проникновенно и к месту она выходила.

Писал достаточно много писем. Старался, чтобы мать не волновалась и постоянно получала весточки. С письмом тоже произошел курьезный случай. Мама без содрогания не может его вспоминать до сих пор. Командование части решило поощрить меня — благодарственным письмом родным. Мне ничего не сказали. Маме приходит казенный военный конверт, подписанный не моей рукой. Она говорит: какие только мысли не пронеслись в голове! Основная — пришла похоронка… Не открывала конверт очень долго, боялась читать. Наконец решилась. А потом долго вспоминала людей, которые отправляют такие благодарности и чуть не доводят матерей до инфаркта…

Увольнение в запас

Время пролетело очень быстро. Оно было насыщенным, интересным, трагическим и героическим. Ведь всякое случалось. Дело свое мы делали хорошо, воевать научились. Приближался «дембель». Был конец октября, готовилась крупная операция в Джелалабаде. Перед строем батальона зачитали приказ об увольнении в запас. А потом ротный доводит до нас, что надо сходить на крайнюю войну,  —  у нас много больных. Если можете — помогите. Конечно, идем.

Про болезни следует сказать особо. Они у нас были, но не в массовом количестве. Болезни очень противные: гепатит, малярия, брюшной тиф. Очень старался ничем не заразиться. Давали на выходы специальные трубки, через которые можно было пить воду из открытых источников. Делали прививки.

Выехали на операцию. Пока добрались, пока разместились... Ночью у меня начинаются то жар, то озноб, слабость, тошнота, температура за 40. Пытаюсь держаться. Сутки промучился. Иду докладывать ротному, что плохо мне. Он только глянул, сразу отправил в госпиталь. Благо инфекционный госпиталь был в Джелалабаде, где мы сейчас находились. Когда меня осматривали врачи, поставили диагноз — желтуха, малярия, энтероколит. Долго щупали и проверяли. Даже они не встречали такого «букета в одном флаконе». Лечение было никакое: обильное питье верблюжьей колючки и витаминка какая-то. Похудел килограммов на двадцать. Очень грустно было. Уже приказ объявлен, учеба в институте началась, а ты лежишь и ждешь. Неделю провалялся в госпитале, кризис миновал, температура спала. Думаю, пора в батальон и домой. Путь уже был известен, форма своя. Сбежал тем же маршрутом. Правда, в батальоне доложил, что сбежал. Правильно сделал, в этот раз искали, и в батальон пришел запрос из госпиталя обо мне.

Успел как раз вовремя: формировалась очередная «дембельская» партия. Меня включили в ее списки. Провожали красиво. «Дембелей» пригласили на трибуну, батальон перед нами прошел торжественным маршем. Мы поклонились у памятника погибшим. Был накрыт отдельный стол, комбат пел под гитару. Очень трогательным был момент расставания. Мы и остававшиеся пацаны четко понимали, что до следующего «дембеля» может случиться всякое. И, может, видимся в последний раз…

Потом «вертушкой» в Джелалабад, самолетом в Кабул и, наконец, — в Ташкент. Там столкнулись с советской действительностью. Билетов на самолет в Москву не было на несколько недель вперед. Поехали к Пете Дедовичу, в ташкентский госпиталь, где он лежал. Попали в алчные руки таксистов. Потом на железнодорожный вокзал — купить билеты на Москву. Увидели, как наперсточники обчищают карманы солдат. Один артиллерист проиграл все, даже билеты. Пришлось вступиться, чтобы отдали деньги хотя бы на проезд. Хотя сам виноват, конечно. Никто ведь насильно играть не тянул. Потом почти неделя в поезде. Москва. Минск. И вот я дома!

За время службы я встретил много достойных, мудрых, смелых и замечательных людей. Хочу выразить им слова благодарности за науку, за то, что возились со мной и учили уму-разуму.

Встречались и подлые люди, но их я не помню.

Особо признателен своему комбату Григорию Васильевичу Быкову. У служивших под его началом мнение об этом офицере очень противоречивое и неоднозначное. Но я считаю, без него батальону было бы очень плохо. Быков сумел собрать, объединить, возглавить, научить. Я горжусь, что воевал под началом такого командира. Вечная ему память! Он рано ушел из жизни, не выдержал развала могучего государства — Советского Союза.

Дахани-Кох: война не по правилам

В Боевых уставах под понятие «особые условия выполнения боевой задачи» попадают лес, горы, пустыня, ночь, населенные пункты и районы крайнего Севера. Можно подумать, что в «обычных» условиях боевые действия ведутся на специально расчищенных полигонах...

При ведении боевых действий в горах соблюдаются определенные правила, из которых № 1 гласит: «В горах, кто выше - тот сильнее». У спецназа свои правила. Самое главное из них это правило о том, что в каждом правиле есть исключения или - «Никаких правил».

Основным способом действий отечественного Спецназа в Афганистане по борьбе формированиями вооруженной оппозиции являлась засада. Успех ее проведения во многом определялся местом устройства засады. В горно-пустынной местности идеальных мест для проведения засады достаточно, но о них прекрасно осведомлен и противник. Моджахеды, контролирующие караванные маршруты и обеспечивающие безопасность проводки караванов, прекрасно знали местность в своем районе и вероятные места устройства засад советскими войсками.

Чем дольше длиться вооруженное противостояние, тем осторожней (опытнее) становятся члены иррегулярных вооруженных формирований, что объясняется, как по Дарвину, «естественным отбором в ходе которого выживают более приспособленные особи...». К 1987 году, а описанные ниже события привязаны к этому периоду «Афганской войны», боевики были уже не вчерашними дехканами, взявшими в руки «кремневые ружья», а обученными в учебных лагерях и имеющие многолетний практический опыт вооруженной борьбы бойцами. Районы активных действий спецназа на караванных маршрутах переброски бандгрупп, оружия и боеприпасов находились у противника под особым контролем и у разведчиков оставался один выход - организовывать засады там, где их противник менее всего прогнозирует.

Засада, сама по себе, предполагает определенную пассивность действий разведывательно-диверсионного подразделения. Противник передвигается где хочет - войска «сидят» в засадах где «удобно сидеть». Но, где удобно для засады, там «не удобно» для противника и он там просто так пойдет. А если устроить там, где по логике противника «сидеть не удобно» - в самом ущелье, сухом русле или внизу под горой? Главное при этом грамотно организовать засаду, а не «сидеть» в ней. Потому, что в засаде не «сидят», а ее организуют, в ней размещаются и ее проводят. И не обязательно располагаться выше противника, и не обязательно поражать его всем подразделением, и еще много чего не обязательного, исключающего шаблоны и штампы, но обеспечивающего успешное выполнение боевой задачи.

Таким путем и пошли мы - разведчики 334 ооСпН, организовывая засаду на южном участке Панджшерского ущелья в одном из примыкающих к нему сухих русел в октябре 1987 года. Мне, тогда заместителю командира 1 роты, мотавшему в Афгане уже третий год в ожидании замены, пришлось придумывать, как перехитрить «душков», а самому дождаться из Союза сменщика...

Заместитель командира 1 роты
старший лейтенант
Александр Мусиенко.
Суруби, октябрь 1987 года.

Взвешивая "за" и "против"

Обсудив подробности предстоящих действий в офицерском коллективе роты, мы решили проводить засаду разведотрядом в составе двух групп. Прибыв засветло на сторожевую заставу у развалин кишлака Гогамунда на участке автодороги Кабул - Джелалабад мы организовали взаимодействие с командиром артиллерийского взвода 122-мм самоходных гаубиц 2С1 «Гвоздика» и с наступлением сумерек переправились вброд через горную реку. Река Кабул в этот период года, относительно мелководна, но, тем не менее, ледяная вода доставала до этих самых...

К полуночи мы благополучно вышли к намеченной точке, где осталась подгруппа обеспечения, а огневая подгруппа, после уточнения мной задачи на местности лейтенанту Игорю Матвейчуку, ушла непосредственно к месту устройства засады. Перед разведотрядом стояла задача на проведение засады с целью уничтожения группы или вьючного каравана моджахедов на участке горной тропы Дахани-Кох - Дальвазикалай. Покрытые чахлой выгоревшей травой сопки, по которым проходила караванная тропа, были абсолютно лысыми и скрытно расположиться на них мы не могли. Лишь вершина горы, на которой расположилась подгруппа обеспечения в количестве 16-18 человек, имела выходы скальной породы. Ее высота над уровнем моря составляла 1600 м, западнее нас в километре тянулся горный хребет высотой более 2000 м и отсутствие на нем позиции ДШК, никто не гарантировал.

Здесь и начинается та самая нестандартность. Во-первых: удаление огневой подгруппы от подгруппы обеспечения составило около 1 км. Для засады в горах это слишком много, но, находясь ближе, мы бы не смогли контролировать местность, соблюдая правило №1. Исходя из сказанного выше, подгруппа обеспечения имела несколько нестандартный для «афганской войны» комплект вооружения. Кроме штатного стрелкового оружия и расчета АГС-17 мы прихватили с собой противотанковый ракетный комплекс (ПТРК) 9К111 с тремя противотанковыми управляемыми ракетами (ПТУР) 9М111 «Фагот». Иметь столь «экзотическое» огневое средство заставило то обстоятельство, что базирующиеся в районе кишлаков Котагай, Дахани-Кох и Синджилай моджахеды имели на вооружении безоткатное орудие и несколько крупнокалиберных пулеметов ДШКМ (китайский 12,7-мм станковый пулемет тип «54»). Для подавления их и брался ПТРК, так как дальности стрельбы АГС-17 могло не хватить. В состав подгруппы обеспечения были включены 4 пулеметчика с ПКМ и два снайпера, что также способствовало увеличению дальности ее действительного огня. Таким образом, мы могли подавлять цели противника огнем стрелкового оружия на дальности чуть больше километра (ПКМ и СВД), поражать цели гранатометом АГС-17 на дальности до 1750 м и огнем ПТУР «Фагот» - до 2500 м.

Ставя задачу подгруппе обеспечения на оборудование огневых позиций, я не поленился обойти всех бойцов и предупредить каждого(!), что если какая-нибудь «редиска» высунет голову, то если ее не снесу я – снесут «духи», а командир (то есть я) не дождется замены. В подтверждение нагнетаемых мною страстей, кто-то из бойцов продемонстрировал подобранный на земле «хвостовик» (стабилизатор) от разорвавшейся ранее 82-мм мины. Затем, уже по дню, я заметил еще несколько «хвостовиков». С нашей сторожевой заставы они никак прилететь не могли – дальность стрельбы не позволяла. Вывод один: миномет «духовский» и горка пристреляна. Узнав такую новость, бойцы пригорюнились, но свои позиции замаскировали так, что с десяти метров не заметишь. Платой за маскировку была возможность находиться на них только в положении лежа, в том числе и отправляя малую нужду, а лежать нам предполагалось не менее 14-ти часов (с рассвета и до темноты).

Группе Игоря Матвейчука (8 разведчиков, вооруженных автоматами и двумя пулеметами ПКМ) в этом смысле повезло чуть больше. В сухом русле, где он разместился со своей группой, имелись огромные вымытые из песка водой валуны и растущие островками кусты чия (травянистое растение высотой 1,5-3 метра, напоминающее тростник). Огневая подгруппа оборудовала позиции в нескольких десятках метров от тропы непосредственно в сухом русле, ширина которого составляла не более 40 метров. Разведчики Матвейчука могли нанести поражение только малочисленной пешей группе противника или небольшому каравану. Крупных бандформирований или караванов на этом участке не ожидалось, да и вряд ли «духи» рискнут передвигаться здесь днем. У нас была агентурная информация, что во второй половине дня моджахеды начнут выдвижение из Дахани-Кох в южном направлении. То есть, будут спускаться в русло с северного склона, хорошо просматриваемого моей подгруппой и подгруппой Матвейчука. Мы прекрасно понимали, что движение по тропе можно ожидать в любом направлении и перестраховались, установив две осколочные мины МОН-50 в управляемом по проводам варианте и один комплект неконтактного взрывного устройства НВУ-П «Охота» с пятью минами ОЗМ-72 на подступах к засаде.
В боевой порядок организовавшего засаду разведотряда была включена подгруппа огневой поддержки №2 (огневой взвод 122-мм самоходных гаубиц 2С1 «Гвоздика»), располагавшаяся на позициях сторожевой заставы у автодороги Кабул – Джелалабад в 7 км от засады. Готовность артиллерии к открытию огня по запланированной цели составляла 1,5-2 минуты, по внеплановой – 3-4 минуты.

Учитывая то, что ближайшие резервы противника располагались в 1,5 км северо-западнее места устройства засады в кишлаке Дахани-Кох, а на вооружении моджахедов состояли 82-мм миномет, безоткатное орудие и крупнокалиберные пулеметы, от разведчиков требовались не только скрытность при размещении в засаде, но и быстрота действий с началом боя. Расчетное время подхода крупных резервов противника (80-100 чел.) с глубины Панджшерского ущелья составляло не более 1,5-2 часа, поэтому мы спланировали беспрепятственно пропускать по тропе мирное население и одиночных моджахедов в первой половине дня. «Светится» раньше времени в наши планы не входило. В районе устройства засады «духи» имели разветвленную сеть наблюдательных постов и подготовленных позиций тяжелого вооружения (боеприпасы заложены в тайники и расчет менял огневой позицию по их израсходованию). В случае обнаружения нас «душки» постараются блокировать наши группы огнем стрелкового оружия, а затем нанести основное поражение огнем крупнокалиберных пулеметов, минометов и безоткатных орудий. Надеяться на эвакуацию отряда вертолетами, эффективную, а главное продолжительную по времени авиационную поддержку не приходилось. Система ПВО афганских бандформирований в Панджшере в случае завязки боя не позволяла применение вертолетов армейской авиации для поддержки разведотряда и его экстренной эвакуации, а штурмовики не могли прикрыть при необходимости наш отход к сторожевой заставе.

Мы предполагаем, а Аллах...

И все же, чего и как не планируй, всего не предусмотришь. Наблюдение за подступами к месту устройства засады осуществлялось подгруппой обеспечения (две третьих ее личного состава), вынужденно удаленной от огневой подгруппы. Появление около 13.00 в районе устройства засады двух боевиков подгруппой обеспечения осталось незамеченным. «Душки» шли по дну русла с севера и, дойдя до тропы, заметили на ней посторонние следы. Изучая их под пристальным вниманием разведчиков, они обнаружили плохо замаскированную мину МОН-50 и побежали в обратном от нее направлении. Лейтенант Матвейчук принял решение уничтожить их... подрывом этой самой мины, а не бесшумного оружия как мы оговорили. Прогремел взрыв. Одного из убегающих «срезало» осколками, а второго, раненого, разведчики уничтожили огнем из АКМС с ПБС. Услышав разрыв, я лишь заметил облако черного дыма и нескольких бегущих разведчиков огневой подгруппы (бросились к «духам», что бы подобрать оружие и замаскировать их).

- «Москва-3», я «Москва», доложи, что у тебя!?
- Два бородатых вышло! Уничтожил! - После короткой паузы, запыхаясь, сообщил мне Игорь.
- Спрячь их и ко мне бегом! ...Бегом говорю! - Поторопил я Матвейчука.

Группа Матвейчука после боестолкновения или обнаружения ее противником в дневное время, как я определил при организации взаимодействия, должна была отходить по руслу к развалинам подворья у подножия занятой мной высоты. Наспех замаскировав трупы боевиков в сухом русле, разведчики отошли к подножию высоты и укрылась в глиняном сарае.

Я вооружился биноклем. Все без исключения разведчики подгруппы обеспечения «рубили фишку», фиксируя любое движение. Потекли напряженные минуты ожидания. Если противник вычислил маневр группы Матвейчука, то следовало ждать минометного обстрела или попытки «духов» блокировать разведчиков в сарае. Я связался с артиллерией и попросил артиллеристов находиться в готовности к открытию огня, не уточняя цель.

Через 10-15 минут прозвучал первый доклад наблюдателя.
- Товарищ старший лейтенант! Два духа в русле, где засада была! - Тревожным громким шепотом сообщил мне наблюдатель из соседнего СПС.
- Принял, вижу.

К месту проведения засады по сухому руслу, крадучись, вышло два боевика в черных костюмах. В бинокль Б-12 хорошо было видно их зеленые китайские «лифчики» и удерживаемые за цевье автоматы. «Духи» вышли из-за поворота русла и остановившись за 80-100 от тропы, наблюдая за местностью и оглядываясь по сторонам. Вряд ли они подозревали о нашем присутствии, ведь услышанный ими одиночный взрыв можно было принять за «случайный» разрыв снаряда, минометной или инженерной мины. Я определил их координаты и вызвал огонь 122-мм гаубиц. Цель была накрыта первыми разрывами, так как тропа в русле была уже давно пристреляна и внести поправку на несколько десятков метров артиллеристам не составило труда. Осколки трех осколочно-фугасных снарядов, разорвавшихся практически одновременно, оставили «духов» лежать двумя темными пятнами на песке.

Спустя 20-30 минут в распадке между сопками, восточнее нас 2,5 км, наблюдатели заметили группу боевиков из 8 человек. На этот раз артиллеристы накрыли цель залпом после пристрелки с третьего снаряда. Скольких человек уничтожила артиллерия сказать трудно, так как «духи» скрылись в распадке, где их и достали девять снарядов.
Около 14.00 произошел подрыв одной мины ОЗМ-72 из комплекта НВУ-П «Охота», установленной 250 м севернее места проведения засады. Спустя около минуты, прогремели еще два взрыва, но мы наблюдали только поднявшийся из-за обратного ската высоты дым. Неконтактное взрывное устройство «Охота» имеет сейсмический датчик цели, который, улавливая колебания почвы от идущего человека, а электронный блок анализируя их, дает команду на подрыв одной из пяти осколочных мин. По всей видимости, боевики пытались занять заминированную разведчиками высоту. После первого подрыва последовали два других, когда «духи» попытались или вытащить своего подорвавшегося товарища, или обойти место подрыва стороной. Когда они третий раз наступили на грабли, «Охота» отбила у них охоту наступать на грабли еще раз...

Наши опасения насчет минометного обстрела со стороны «духов» не оправдались. Противник был в неведении, что произошло и происходит, но скорее всего, догадывался, что к ним пожаловали в гости «шурави». Вопрос – где мы и сколько нас, «духов» волновал не меньше, чем нас вопрос о том долго ли еще будет длиться игра в кошки-мышки?

Приблизительно еще через час (подтянулись резервы) противоположную от нас вершину заняли три моджахеда с 7,62-мм пулеметом РПД и автоматами АК (в бинокль с 12-кратным увеличением позволял видеть все «как в кино»). Пулеметный расчет передвигаясь на четвереньках занял высоту расположенную 900 м севернее от нас. В течение нескольких минут «духи» наблюдали за округой, а затем, желая спровоцировать огневой бой, пулеметчик стал обстреливать короткими очередями все подозрительные для него места, в том числе и нашу высоту. Несколько пуль прожужжало над нашими головами и шмякнулось в землю. Мы промолчали.

Я достал карту - какое совпадение, «духи» заняли высоту, обозначенную целью для артиллерии № 103! Выхожу в эфир.
- «Гроза», я «Москва», цель 103, три осколочных, залпом, огонь!
- Принял, цель 103, три осколочных. Наблюдай залп. - Бодро отозвался в эфире офицер-артиллерист, соскучившийся по живой работе.
Пока артиллеристы колдовали у орудий, «духи» стали осторожно в колонну по одному спускаться с горы в нашем направлении.
- «Гроза», я «Москва», отставить! «Гроза», цель 103 ближе 50, три осколочных, огонь! Побыстрей мужики! - Торопил я артиллеристов.
- Принял, цель 103 ближе 50, три осколочных. Наблюдай. - Артиллерист, в отличие от меня, был невозбудим.
У нас над головой, «чуть не сбивая» антенну радиостанции Р-159 один за другим прошелестело три снаряда.

«Духи» на мгновение остановились, но поздно. Двоих моджахедов разорвало на клочья первым снарядом. Разрывы и дым накрыли третьего. Когда подхваченную ветром пыль разрывов унесло в сторону, третий моджахед, видимо серьезно раненый, полз обратно на гору, ища защиту за ее обратным скатом.
- «Гроза», я «Москва», цель поражена. Давай еще, по 103-й цели, три осколочных.
- Принял, цель 103, три осколочных. Наблюдай.

Без комментариев...

Точечный огонь артиллерии окончательно убедил «духов», что они под проницательным взглядом шурави. Рисковать людьми и тяжелыми системами вооружения моджахеды не стали. Мы благополучно дождались темноты и организовали осмотр мест поражения противника. В русле мы уже никого и ничего не нашли, а в распадке между сопками обнаружили только остатки окровавленного обмундирования и бинты. На гору над кишлаком Дахани-Кох, где поразили артиллерией троих моджахедов, подниматься не стали - рискованно лезть в потревоженный улей...
К утру следующего дня мы были уже в базовом лагере отряда на плато возле ГЭС «Суруби». Я доложил исполняющему обязанности командира отряда майору Виктору Дмитруку о результатах засады, сообщив об уничтожении пяти боевиков. Комбат скептически-легкомысленно отнесся к моему рапорту, сказав, что в «результат идут два автомата, и соответственно два «духа». Спустя несколько дней, хоть и нехотя, он все же поправился, когда офицеры агентурной группы доложили ему об уничтожении нашей засадой восьми моджахедов и ранении семерых.

Выводы-итоги

Действия разведотряда от 1 роты 334 отдельного отряда спецназ при проведении засады у кишлака Дахани-Кох в октябре 1987 г. выходят за рамки «стандартной» засады. Обобщенно их можно назвать комплексными специальными действиями, так как кроме поражения противника из засады разведгруппой использовались огонь корректируемой разведчиками артиллерии и системы инженерного вооружения (НВУ-П «Охота», мины ОЗМ-72 и МОН-50).

Как показывает анализ ситуации, головной дозор моджахедов передвигался в светлое время суток не по тропе, а параллельно ей, используя складки местности. Дальнейшие действия моджахедов объясняются их желанием установить наше местонахождение, а также разыскать и эвакуировать тела погибших.
Основными нашими ошибками было то, что наблюдатели подгруппы обеспечения не обнаружили своевременно первых двух «духов» и не предупредили засаду. Здесь плохую шутку с нами сыграла уже «нестандартность» действий противника. Смазали план проведения засады и наследившие в сухом русле при установке мины разведчики и плохо замаскированная мина МОН-50. Позже мы стали маскировать мины МОН-50 и МОН-90 оборачивая их вымазанной в глиняной жиже тряпкой, которая после высыхания надежно маскировала установленную на грунте мину.

Заместитель командира 1 роты старший лейтенант Александр Мусиенко.

Кишлак "Алишанг"

Памяти лейтенанта Алексея Степанчука и рядового Ивана Кащенко.

В ночь с 12 на 13 марта 1987 года разведотряд 334 отдельного отряда специального назначения, совершив 12-ти километровый пеший марш из базового лагеря у Дарунтской ГЭС и переправившись вброд через горную реку Алишанг, вышел к окраине одноименного с рекой кишлака.

Всю ночь шел проливной дождь, закончившийся только перед рассветом, и нам удалось незаметно подойти к самому кишлаку. Разведывательный отряд в составе 1 и 2 роты блокировал кишлак, в котором по данным афганской контрразведки (ХАД) располагалось бандформирование вооруженной оппозиции численностью около 30-40 человек, исламский комитет (штаб) и склад боеприпасов. Больше всего наше командование интересовал склад с 107-мм реактивными снарядами, которые по имеющимся сведениям были доставлены в Алишанг грузовиками накануне, и предназначались для обстрела Мехтарлама - административного центра провинции Лагман.

Разведчики-минеры установили на путях вероятного отхода противника два комплекта неконтактного взрывного устройства НВУ-П "Охота", а это ни много ни мало 10 осколочных заградительных мин ОЗМ-72. С рассветом "духи", чьи наблюдательные посты находились по периметру кишлака, заподозрив неладное, выслали двух дозорных. Заместитель командира 1 роты лейтенант Александр Мусиенко (на время операции - командир отряда в составе двух разведгрупп) пропустил их мимо себя и сообщил командиру 3 группы, которая располагалась на левом фланге 1 роты. Вражеских дозор разведчики уничтожили по-тихому из 7,62-мм автомата АКМС, оснащенного прибором бесшумной и беспламенной стрельбы ПБС-1. Но моджахеды, следившие за действиями своих соплеменников, открыли беспорядочную стрельбу.

Начался бой. Бойцы нашей 4 группы (мокрые и продрогшие после переправы через реку и проливного дождя) вместе с командиром старшим лейтенантом Матюшиным Вадимом расположились в каком-то полуразрушенном сарае. Когда же начало светать, мы увидели, что находимся буквально в нескольких метрах от большого строения со знаменем на крыше. Это был какой-то штаб моджахедов. Мы поняли, что если же в ближайшее время не уберемся из сарая, в котором мы находились, то нам "кирдык". Увидев, где "сидит" 4 группа, Мусиенко по рации дал приказ Матюшину срочно отходить к нему. Тот еще спорил - "Хорошо сидим...", но замкомроты его "убедил". Забегая вперед, скажу - решение оказалось верным и спасло нам жизни, так как с началом боя нашу сараюшку разнесло в щепки. Она была в створе улицы и, скорее всего, попала под прямой огонь "духовской" безоткатки. И тогда под прикрытием огня другой разведгруппы, мы, где перебежками, где по-пластунски, отошли без потерь в более безопасное место - судя по всему подворье какого-то влиятельного афганца: большой дом, высокая (метра 4) ограда - дувал, скот во дворе. Кстати, он сам и его семья находились здесь же. Здесь же были лейтенант Мусиенко и замполит роты старший лейтенант Семенов Игорь с бойцами, которые и прикрывали наш отход.

А бой тем временем набирал обороты. Попытка моджахедов прорваться из кишлака к броду через реку закончилась подрывом их на "Охоте". Несколько тел так и остались лежать на поле озимой пшеницы, остальные же, пятясь, отползли назад. Оставаться в заблокированном кишлаке в планы "духов" не входило. Они прекрасно знали, что все закончиться штурмом и захватом населенного пункта. Моджахеды вызвали помощь для разблокирования кишлака. Во время огневого боя с нашей стороны противник не мог установить, где и какими силами мы располагаем. Каждый раз, пытаясь прорваться из блокированного Алишанга, "духи" натыкались на прицельный огнь разведгрупп, а затем и артиллерии. В итоге блокированные моджахеды стали надеяться только на помощь извне, и она подошла. Мы блокировали западную окраину кишлака, тем самым отрезая противнику путь отхода воль левого берега реки вглубь ущелья, и соответственно подхода с него резервов. Разведчики, находящиеся в одном из жилых дворов на окраине кишлака, вовремя заметили выдвигающуюся группу деблокирования численностью около 40 человек. Пешую колону "духов" накрыли "Градом" за 800-1000 м от кишлака. Мы вели огонь с крыши дома, прячась за дувал, который служил одной стеной строения, возвышаясь над крышей примерно на метр. Матюшин с двумя бойцами предпринял попытку выдвинуться к соседнему подворью с задачей провести его осмотр и разместить в нем наблюдательный пост своей группы, с целью расширения сектора наблюдения и рубежа блокирования кишлака с юго-запада. Но в проеме дувала нос к носу столкнулись с тремя "духами". Вадим, дав по ним очередь из АКС-74, спешно отошел с ребятами обратно. Через небольшой промежуток времени при повторной вылазке на это же место, мы обнаружили только кровь на земле и брошенную шапку-пуштунку. Видно уцелевшие унесли раненых или убитых. Все это время находившиеся в доме наши товарищи огнем прикрывали нас и блокировали подход "духов" к кишлаку. В общем итоге, огнем стрелкового оружия и РПГ-16, а так же наведенной и корректируемой поддерживающей артиллерией (2 реактивные системы залпового огня БМ-21 "Град" и огневой взвод 122-мм буксируемых гаубиц Д-30) мы уничтожили около 15-20 боевиков. Разблокировать Алишанг противнику не удалось. Примерно через час, в район боя с запада подтянулось уже более сотни боевиков. Досталось всем: и духам, и разведчикам, и "броне". Бронегруппа, вызванная в район боя, была сформирована из БМПэшек нашей 1 роты и бронетехники мотострелкового батальона 66 ОМСБр, базирующегося в Мехтарламе (4 км восточнее Алишанга). Огневую позицию безоткатного орудия, открывшего огонь по танку Т-62 сводной бронегруппы отряда и мотострелкового батальона, мы обнаружили в распадке между двух вершин. Ее накрыли огнем 82-мм автоматического миномета "Василек". Примерно через 1,5-2 часа боя командир 334 ооСпН майор Григорий Быков принял решение на штурм кишлака с целью захвата склада с боеприпасами силами разведгруппы лейтенанта Алексея Степанчука и двумя РГ 2 роты. Остальные разведывательные подразделения и "броня" сдерживали подошедшие резервы противника.

Все это время мы продолжали прикрывать западное направление. Несмотря на заградительный огонь артиллерии, и наш огонь, "духи" подошли к Алишангу из вне на 40-60 метров. На таком расстоянии стрельба гаубиц представлял опасность для самих разведчиков и была заменена на огонь прямой наводкой танка Т-62, который разведчики "уберегли" от огня безоткатки. Огневая позиция танка находилась на горном плато 500-600 м от позиций спецназовцев, и каждый осколочный снаряд танкисты клали с филигранной точностью в 30-50 м от разведчиков. Танкисты, корректируемые спецназом, продолжали ювелирно долбить духов из танковой пушки, когда поступила команда на захват Алишанга. Степанчук со своей группой стал продвигаться к зданию исламского комитета и складу с боеприпасами. Пройдя несколько десятков метров, Алексей оказался напротив пролома в глинобитной стене в створе огня моджахедов. И тут в него попало три пули. Он, запросил разрешение на отход и вызвал "броню" для поддержки. Тяжело раненный, он, продолжал руководить действиями группы, находясь на узкой улочке под обстрелом противника. Ему на помощь пополз боец-сибиряк из Новосибирска снайпер Иван Кащенко. Но "духи" видимо держали раненого командира под прицелом, и как только Иван подполз к нему, прозвучал одиночный выстрел.

К группе Степанчука прорвалась БМП-2 мотострелков во главе с начальником штаба батальона. В момент загрузки раненного Алексея и погибшего Кащенко, духи подбили ее из РПГ-7. Гранатометчик выскочил из-за угла и с расстояния 30-40 метров положил гранату в перегородку между кормовыми люками. Контуженый экипаж и врач отряда спецназ старший лейтенант Валерий Шкуратов покинули заглохшую машину. Осколками разорвавшейся гранаты ранило еще семерых бойцов. Куча раненых на узкой улочке и застопорившая движение БМП могли стать легкой добычей противника.

Ситуацию спас разведчик 1 роты рядовой Капелюшный. Под огнем противника он занял место механика-водителя и завел двигатель воздухом, так как кумулятивной струей противотанковой гранаты разбило аккумуляторы машины. На смену пехотной БМП подошла БМПшка, возглавляемая замполитом 1 роты старшим лейтенантом Игорем Семеновым, и стала равнять дувалы огнем 30-мм автоматической пушки. Отход группы комбат приказал прикрывать огнем прямой наводкой БМ-21 "Град". Причем с присущим Грише "Кунарскому" сарказмом он приказал приданым артиллеристам сделать с Алишанга "маленькое Сонгми" - так и прозвучало в радиоэфире, с одной лишь разницей, что мирное население из афганского кишлака было выведено еще в начале боя. "Мирняку" объявили из агитационной установки, место сбора, куда и последовали женщины с детьми и старики.

К чести афганцев, они не прятались за бабскими юбками и не прикрывались детьми, как новоиспеченные "моджахеды Кавказа". Настоящие воины, они дали возможность своим семьям выйти из кишлака, и приняли бой.

Тем временем боевики, прибывшие для деблокирования Алишанга, предприняли очередную попытку пробить брешь в боевых порядках спецназа, когда отряд уже практически начал отход. Тащить у себя на плечах "духов" спецназовцы не планировали, и дело дошло до ручных осколочных гранат. Их у разведчиков оказалось больше. Отходили ползком и на четвереньках по полю с молодой кукурузой, минируя пути отхода. Что стало с хозяином дома, в котором была наша позиция, и его семьей, при нашем отходе, наверное, лучше умолчать. Алексей Степанчук умер от ран, когда его доставили к бронегруппе и медики оказали ему первую врачебную помощь. До последнего момента своей жизни он находился в сознании, не подавая всем своим видом смертельного ранения. Смерть наступила внезапно.

Тяжелое ранение в этом бою получил Эдик Хачатрян. Не обращая серьезного внимания на боль в левой груди разведчик "подумал, что это от контузии", но когда товарищи заметили кровь, а позже и входное отверстие от пули, застрявшей в нескольких миллиметрах от сердца, диагноз "контузия" не подтвердился. В горячке боя из-за выброса адреналина у человека притупляется порог чувствительности, но организм не обманешь. Медикам чудом удалось спасти ему жизнь. Механик-водитель БМП из 4 группы 1 роты, он на эту операцию пошел в качестве разведчика, хотя ему через пару месяцев уже надо было на "дембель". За эту операцию он был представлен к ордену "Красной Звезды", не знаю, только вот получил или нет. Долгое время находился в госпитале в Союзе - мы от него письма потом получали. Позже, на разборе операции, одной из причин не совсем удачного для нас хода боя, стали недостоверные разведданные, полученные от афганцев. По их данным в кишлаке Алишанг должно было находиться не более 40 мятежников, на самом же деле оказалось более трехсот.

На гранитных плитах Мемориала "Доблесть и память подразделений специального назначения России" есть и имена погибших в этом бою.

Заместитель командира 4 группы 1 роты старший сержант Лебеденко Владимир.

Бой на склоне горы Насавасар

Я видел этот бой – раз наяву и тысячу во сне.
Кто говорит, что на войне не страшно,
Тот ничего не знает о войне. 
Война в Афганистане, о которой, в свое время, много говорили, постепенно отходит на второй, а порой и на третий план. Ее, как  и положено, заслоняют более актуальные события. И даже ветераны, в чью память она врезалась, так что не сотрешь ничем, все реже о ней вспоминают. Но бывают в жизни моменты, которые заставляют ожить события, давно минувшие, с прежней яркостью. Это встречи. Встречи с боевыми друзьями. Так было и со мной. Встретившись в феврале этого года в Москве с ветеранами 334 отдельного отряда специального назначения, которых не видел более двадцати лет, я вдруг вспомнил о войне. Вспомнил, хотя ни на минуту не забывал о ней, с тех пор как вернулся оттуда. Вспомнил, как о наиболее ярком эпизоде моей жизни. Вспомнил с прежней остротой то, что перешло в разряд светлой памяти.…

За всю историю пребывания частей спецназа в Афганистане, к сожалению, не все операции отрядов и групп были успешными и результативными. Были и боль потерь, и горечь поражений. На то были разные причины. Но несмотря на это, большинство солдат, сержантов, и офицеров проявляли мужество и героизм. В связи с этим всплывает в памяти бой на склоне горы Насавасар 5 августа 1986 года.
В любой воинской части 1 рота, как правило, первая во всем – и на войне, и в солдатских буднях. Поэтому, когда командованием батальона было принято решение избавляться от палаток и устраиваться более капитально, то первой строительство казармы начала именно наша рота. Мы месили глину, клали камни, тянули лямку караульной службы, ходили в наряды, когда 2 и 3 роты  вовсю шерстили «духов» в районе Асмара. Нам, молодым, прибывшим в апреле, не терпелось в бой, показать бородатым кузькину мать. Старослужащие, уже нюхнувшие пороху, говорили, что, мол, пользуйтесь передышкой, еще навоюетесь. Это сейчас, по прошествии многих лет, умудренный жизненным опытом, я понимаю, что в нас тогда кипел юношеский романтизм, розовые сопли до колен еще висели и нормально шагать мешали. Добавило масла в огонь и празднование 2 августа дня ВДВ – торжественные слова комбата на утреннем построении, ощущение причастности к элитным войскам, воодушевление от осознания того, что ты в спецназе. Поэтому когда поступило известие, что 1 рота, вечером 4-го августа, уходит на задание, радости нашей не было предела, хотя предполагался обычный боевой выход по поисково-засадным действиям без каких-либо специфических задач, чтоб поднатаскать молодежь. День прошел в подготовке. Проверили «песочки» и снаряжение, старшина роты старший прапорщик Зенин выдал сухпай,  получили оружие и БК. В ружпарке, в ящике с боеприпасами рука инстинктивно потянулась к магазинам от РПК. Подумалось: «Они хоть и тяжелее, зато патронов больше». Еще один боекомплект положил в десантный рюкзак. Рассовал по кармашкам гранаты. Ощущение тяжести смертоносного металла, добавило какой-то уверенности. В этой своей ненасытности к боеприпасам я ничем не отличался от других новичков. Собираясь в бой, они мыслят верно: чем больше прихватил патронов, тем выше вероятность вернуться живым. Хотя в Афганской войне, без передовой и тыла, действовали свои законы, и можно было запросто погибнуть, не выходя за территорию части, от разрыва РСа или пущенной с гор душманской пули. С наступлением сумерек начинаем выдвижение. Встаем вдоль канала. Поступает команда: «Зарядить оружие!». Передергиваем затворы, досылая патрон в патронник. Кто-то по привычке нажимает на спусковой крючок и тут же получает «колабаху» от взводного. «Броня», урча моторами, уже поджидает нас на площадке у КПП. Садимся. Поехали. Колонна двинулась в сторону Джелалабада. У Наубадского моста разведчики спешилась, а БМП продолжили движение, чтобы не светить группу. Хотя особого смысла в этом не было – с поста «зеленых», охранявших мост, информация о том, что «шурави» отправились на задание, могла запросто уйти к моджахедам. По всей видимости, так оно и случилось, что показали трагические события следующего дня. Бойцы, теперь уже в пешем порядке, как обычно цепочкой, друг за другом, след в след, тронулись в путь. Перешли по мосту через Кунар, обошли справа, у подножия, гору Газгар (отметка 1394), миновали мандэх – сухое русло – и начали подъем на Насавасар (отметка 2387). Сначала пришлось идти по террасам – крохотным участкам плодородной земли, с неимоверным трудом отвоеванными у гор афганскими дехканами. Кому приходилось ходить по террасам, знает, какое это изнуряющее и утомительное занятие – преодолеешь одну подпорную стенку, сложенную из камней, пройдешь несколько метров, а впереди уже следующая. И чем круче склон, тем выше препятствие. Иной раз даже самостоятельно нельзя было взобраться, приходилось подсаживать впередиидущего, а он уже потом помогал подняться остальным. Хорошо еще если участки были засеяны пшеницей или ячменем – шли по сухому, ну а если попадались рисовые чеки, то топали по колено в чавкающей грязи. Когда террасы закончились, идти стало немного полегче. Справа внизу оставался кишлак Ганджгал. А над нами иссиня-черное чужое небо было усыпано миллионами низких нерусских звезд. Первое чувство восторга при виде этой чарующей красоты слишком быстро сменялось отвращением, а подчас и ненавистью. Иногда это звездное великолепие перечеркивалось крест-накрест далекими строчками трассирующих очередей. Это пехота на постах, одурев от темноты и тишины, от которых больно ломило в висках, а душу заполняла болезненная сосущая пустота, вколачивала в ненавистные звезды очередь за очередью, разгоняя дергающимся в руках пулеметом отчаянную тоску по далекому русскому снегу и потаенный свой страх перед неведомым завтра на войне. Когда над горной грядой стала светлеть закраина неба, предвещая скорый рассвет, обнаружили на склоне небольшой нежилой кишлачок. Да и кишлачком-то его было трудно назвать – так несколько строений, огороженных каменным дувалом. Командир принял решение остановиться на дневку в нем – скоро утро, и надо было где-то залечь, днем в горах шибко-то не погуляешь. Позиция, правда,  была не совсем удачная – склон уходил дальше вверх, а в горах кто выше, тот и сильнее. Но другого выбора не было. Четвертая группа расположилась в каком-то сарае, без окон, с одним дверным проемом. Третья – рядом за стенкой, на улице. Первая и вторая – где-то поблизости. Достали сухпаи, перекусили, чем бог послал, и стали ждать, что день грядущий нам приготовит. А уж он нам приготовил – через пару часов слышим по рации: «Москва! Я – Москва-3! Выше по склону наблюдаю движение «духов»!». Сейчас сложно сказать, случайно ли моджахеды нас обнаружили, или, действуя по наводке, следили, где мы остановимся на день, потому как знали, что спецназ воюет в основном ночью. И началось…. Противник попытался применить свою излюбленную тактику: одна группа занимает выгодную позицию и прижимает огнем к земле, а вторая – по ложбинкам подбирается поближе и забрасывает гранатами. В этот раз у них не получилось. Тогда мятежники, заняв более выгодную позицию выше по склону, тупо принялись обстреливать нас из гранатометов и стрелкового оружия. Нелетная в этот день погода не дала возможности «вертушкам» прилететь нам на подмогу. Да и маленькое расстояние между противоборствующими сторонами все равно не позволило бы им отработать НУРСами по «душманам», как пить дать зацепили бы своих. Ротный попробовал вызвать поддержку артиллерии: «Сталинград! Я – Москва! Один дымовой по квадрату ……….!». Но первый же выстрел показал, что если гаубицы начнут работать боевыми – мало не покажется никому, ни нашим ни вашим. Так что приходилось рассчитывать только на свои силы. Больше всего не повезло 3 группе. Каменный дувал надежно защищал их от выстрелов, в то же время, давая возможность вести ответный огонь. Но вот от осколков гранат, которыми «духи» из РПГ долбили в стенку нашей сараюшки, укрыться было негде. Досталось всем, кому в меньшей степени, кому в большей. И не  было возможности сменить позицию – открытое пространство усиленно простреливалось. Тяжелейшее ранение получил командир группы старший лейтенант Виктор Курнос. «Душманская» пуля, попав ему в голову, снесла пол черепа. Это был его один из первых боевых выходов – он только недавно прибыл из Союза по замене. Не повезло. Нашу группу от выстрелов защищали толстые глинобитные стены, хотя позиция была очень неудобная в плане ведения ответной стрельбы – один единственный дверной проем выходил в сторону от линии огня. Тогда, сержант Саня Сарапкин и рядовой Коля Выдриг, единственные в группе на полгода старше нас по призыву и имеющие уже кое-какой боевой опыт, применили следующую тактику. Выждав удобный момент, один перебегал через простреливаемый двор (метров 10-15), залегал за дувалом и открывал стрельбу. Через какое-то время, пока «духи» не успели пристреляться, возвращался обратно, отдышаться и поменять магазин. И так по очереди. Нас молодых, не пускали. Мы же принялись пробивать отверстие в стене, чтобы вытащить через него к нам 3 группу. Долбили ножами и шомполами от АКСов. Старались изо всех сил, не обращая внимания на сбитые в кровь руки  и содранные ногти, так как понимали, что там за стенкой ребятам приходиться не сладко. Но, несмотря на все наши усилия, работа продвигалась медленно – глина, слежавшаяся и прожаренная афганским солнцем за много лет, была как камень. И все-таки мы это сделали. Кто-то из офицеров в радиопереговорах с ротным сказал, что нужно уходить. Ответ был: «Днем нельзя. Начнем отходить в светлое время – положим половину ребят. Нужно продержаться до ночи!». Мы продержались. Уходили по темноте, неся на плащ-палатках раненых. Своих мы не оставляли: ни живых, ни раненых, ни мертвых. Закон спецназа был прост: сколько нас ушло, столько должно и вернуться, а там уже разберемся – кто живой, кто раненый, а кто мертвый. Другого закона у нас не было. Когда начали спуск по склону, старший лейтенант Виктор Курнос был без сознания, но еще жив. Хотя мы и понимали, что такое ранение не совместимо с жизнью, но все-таки по своей молодости, а может по наивности, надеялись на чудо. Чудо не произошло. «Вертушки», прибывшие утром из Джелалабада, забрали раненых и завернутое в брезент тело взводного 3 группы. Уже возвращаясь в лагерь, сидя на горячей броне, вдыхая солярный выхлоп и пытаясь не слететь с несущейся по ухабам БМП, я думал, может это сон, может это все не наяву, сейчас открою глаза и ничего этого нет, а если что, так просто проснусь – и дома. Я надеюсь, что Виктор Курнос и другие  тоже просто проснулись в другом, прекрасном мире. И "духи" проснулись, может с нашими вместе, а может отдельно, не важно. Нам с ними и в этом мире, в принципе, нечего было делить.

Заместитель командира 4 группы 1 роты старший сержант Лебеденко Владимир.

Ранение

Война ранит ВСЕХ, кто в ней участвует.
Странная штука человеческая память. Прожитые дни, словно песчинки сквозь сито, просеиваются через наше сознание. Обыденные и серые быстро забываются, бесследно исчезая в закоулках мозга, ничего не затрагивая в душе. В то время как яркие моменты жизни "застревают" в этом сите, и мы всегда помним этот день, как бы порой ни хотелось его забыть. Одна такая "песчинка" до сих пор сидит в моей голове - 17 июня 1986 года...

Тяжело дыша от стремительного броска, мы стояли, прислонившись к глинобитной стене по обе стороны проема в дувале. Я - справа, Саня Пикурин - слева. Пот бежал по спине ручьем, сердце бухало в висках словно молот. Адреналин неимоверными дозами выбрасывался в кровь организмом, натянутым как струна и ожидающим команды "Вперед!". Но... Ребристое тело гранаты, перелетев через стенку, глухо шмякнулось в пыль в паре метров от нас.
- Саня, граната!!!

Судьба-злодейка неумолимо начала свой отсчет отпущенного нам с СанькОм времени. А было его всего-то секунды четыре - пока горит замедлитель в запале. А точнее уже три, если учесть время полета гранаты.
Тик-так: взгляд влево - Саня, что есть сил, рванул за угол дувала.
Тик-так: взгляд вправо - в эту сторону бежать некуда, везде глинобитные стены.
Тик-так: заскочил в проем дувала, а там, на земле, лежит, поджидая свою жертву, другая граната, готовая в любой миг разродиться сотней смертоносных осколков.
Тик-так: выскочил из проема и, пригнувшись, ожидая в любой момент взрыва, что есть мОчи вслед за Пикуриным.

До армии приходилось читать воспоминания фронтовиков, когда в каких-то критических ситуациях время вокруг человека, не понятно по каким причинам и под воздействием чего, как бы замедляется, и ты за доли секунды совершаешь то, на что в реальности ушли бы минуты, наблюдая за происходящим, как в кино замедленного действия. Никогда бы не подумал, что самому, на собственной шкуре, придется испытать подобное. Уже много позже, анализируя этот случай, вновь и вновь прокручивая в памяти случившееся, раз за разом убеждался - ну не мог я за три секунды проделать все это.

Взрыв прогремел, когда мы уже заворачивали за угол дувала. В первые секунды ничего не почувствовал. Лишь позднее, сидя, прислонившись спиной к стене, и наблюдая, как подоспевшие ребята, режут на мне "песочку", накладывают повязки, начала проступать боль. В спину угодил всего один осколок. Спасибо родному РД - защитил, как смог. А вот ногам досталось по полной программе. Нашпиговало их металлом, как хорошая хозяйка гуся яблоками. Получил свою порцию и дружок мой Саня, правда, в меньшей степени. Подошла БМПэшка, и нас загрузили в десантные отсеки. Ротный санинструктор Паша Сулейманов, заглянув в кормовой люк, поинтересовался, как мое состояние и нужен ли мне укол промедола. Я отказался, но спустя какое-то время, когда стала отходить горячка событий и боль накатила нестерпимой волной, все-таки попросил его сделать мне инъекцию обезболивающего. Достав из аптечки лекарство, сняв колпачок и чуть сдавив тюбик пальцами, чтобы выпустить воздух, он прямо через одежду сделал мне укол в плечо. Через минуту стало полегче. Спустя несколько дней его самого привезут в госпиталь в Джелалабад, где мы будем лежать. На боевом выходе в горах, шагнув в СПС, мина оторвет ему ногу чуть ниже колена. Вот они превратности войны: сегодня ты кого-то вытаскиваешь раненого, перевязываешь, колешь промедол, а завтра - уже тебе, разорвав зубами прорезиненную оболочку ИПП, накладывают бинты. И это в лучшем случае, а в худшем - полетишь ты домой к мамке с папкой "грузом 200". И закончится для тебя эта война. Навсегда.

БМП "летела" по грунтовой дороге, чтобы побыстрее доставить нас в Асадабад, в расположение отряда. Но как, ни гнал механик-водитель, попасть в этот день в госпиталь, нам было не суждено. "Вертушки", несмотря на ясную погоду, почему-то не прилетели. А наша местная санчасть - комнатка в саманной избушке - была не предназначена для проведения операций. Медик отряда Валера Шкуратов, проведя осмотр и вколов противостолбнячную сыворотку, сказал, что повязки наложены правильно, и больше ничего он сделать не может - остается только терпеть и ждать эвакуации в госпиталь. Нас положили в тенечке под деревьями за санчастью на берегу канала. Ребята из группы принесли поесть, а вечером перенесли в роту. Только на следующий день, уже ближе к обеду, мы услышали долгожданный стрекот винтов.

Вертолетчики, приземлившись в Джелалабаде на площадке госпиталя 66 ОМСБр, передали своих пассажиров уже ожидавшим санитарам с носилками, быстро доставившим нас в приемное отделение. Для осмотра нужно было снять повязки. Но бинты, почти за двое суток, прошедших с момента нашего ранения, намертво присохли к рваным осколочным ранам. Молоденькая медсестричка, совсем еще девчонка, чтобы хоть как-то облегчить наши страдания, принялась отмачивать их фурацилином. Подошедший врач, накричав на нее: "Что ты с ними возишься?!", рывками начал сдирать грязные от крови и пота бинты. Из закушенных губ выступила кровь. Но кричать было стыдно, нельзя перед женщиной показывать свою слабость, тем более спецназовцу. Когда закончилась эта экзекуция, и санитары повезли нас на каталках в рентген-кабинет, можно было вволю постонать, и даже тихонько произнести крепкое словцо. Как ни странно, это помогало.

А потом была операция. Без наркоза. Медсестра, ассистировавшая хирургу, закрепив в зажиме половинку обычного лезвия, сбрила волосы вокруг ран и обильно смазала эти места йодом. Врач, обколов мышцы новокаином, начал колдовать надо мной. Пока он обработал первые две-три раны, лекарство стало отходить, и я попытался сказать ему об этом. На что он бросив: "Терпи, солдат!", как ни в чем, ни бывало, продолжал свое дело. Лежа на кушетке, стиснув зубы от боли, я наблюдал, как медик режет мое тело. Он иссекал рваные края ран, копался в них какими-то инструментами, время от времени бросая вынутые осколки в стоящий у меня на груди эмалированный лоток. Зашивать меня в этот день не стали, лишь вставили в раны резиновые жгутики и наложили асептические повязки. Напоследок, сделав укол, хирург сказал:
- Что смог, я тебе вытащил. Все доставать - так ноги расковыряю, мало не покажется. Если жив останешься, потом в Союзе удалишь.
"Успокоенный" его словами, то ли от укола, то ли от перенесенной за эти двое суток боли, я стал "проваливаться" в какую-то яму.

Очнулся уже в реанимационной палате, не помня, как меня снимали со стола, как везли из операционной, как укладывали на кровать. Над головой тихо жужжал кондиционер. Создаваемая им прохлада, навевала спокойствие и умиротворение. Казалось, что ничего и не было. Но стоило только пошевелиться, и боль вернула меня в реальность. Нестерпимо хотелось повернуться на бок, но это было невозможно. Теперь несколько дней придется лежать только на спине. Через какое-то время зашел медик, померил температуру и сделал пиницилиновую пробу на аллергию. На следующее утро медсестра принесла костыли, поставила укол с антибиотиком и отправила на перевязку. Кое-как докандылял до перевязочной. Благо, что она находилась в этом же модуле, рядом с палатой. Врач снял повязки и осмотрел мои раны. По всей видимости, остался доволен, что нет нагноения:
- Ну, что, батенька, если так дело пойдет, то скоро вытащим жгуты и будем зашивать.
Так оно и получилось - через пару дней резинки убрали, наложили швы, а меня перевели в общую палату. Место в реанимации нужно было освобождать для вновь поступающих раненых. Война собирала свой урожай.

В первые сутки нахождения в госпитале организму от перенесенных испытаний было не до отправлений естественных надобностей. Но уже на следующий день плоть восстала и потребовала своего, а, проще говоря, сводить ее в туалет. Наличие костылей причисляло меня к разряду "ходячих" больных, поэтому "утка" не полагалась. У ребят узнал, что заведение типа "сортир", в виду отсутствия канализации в модуле, находится примерно в сотне метров от хирургического отделения. Делать нечего, пришлось топать, потому как естество поджимало и уже начинало булькать в ушах.

Шкандыбая на костылях под палящим афганским солнцем, обливаясь пОтом, с забинтованными ногами и с повязкой на спине, эта сотня метров показалась мне не одним километром. Проковыляв мимо инфекционного модуля, огороженного колючей проволокой и с часовым на воротах, наконец увидел вожделенный объект. Это было обычное дощатое сооружение над ямой, выкопанной в каменистой земле. Добравшись до него я понял, что начинается "вторая часть Марлизонского балета". Теперь нужно было умудрится на негнущихся ногах и с осколком в спине как-то приспособиться на "очко" - дырку в полу. Скрепя зубами от боли, проклиная вся и всех (начиная от строителей этого туалета и заканчивая Апрельской революцией), раскорячившись, как та корова в бомболюке, я кое-как примостился над отверстием. Это сейчас, по прошествии многих лет, вспоминаешь свои приключения в госпитале с улыбкой, а тогда, право слово, было не до смеха.

Примерно через неделю нас с Саней перевели из общей палаты в палатку для выздоравливающих, стоящую рядом с модулем. Организмы были молодые, здоровые, поэтому все заживало, как на собаках. Хотя все лечение заключалось в ежедневных перевязках, смазывании ран зеленкой и уколах антибиотиков утром и вечером. Через несколько дней, на очередном осмотре, врач снял швы, а еще через неделю нас выписали совсем. Переночевали в находящемся неподалеку управлении 15-й отдельной бригады СпН, к которой относился наш 334 ооСпН, а утром с одним из офицеров улетели в Асадабад.

Спустя год, летом 1987 года, один из осколков на левом бедре начал выходить наружу. По всей видимости, от постоянных нагрузок мышцы выдавили его под кожу. Мы в это время находились на выезде и стояли в базовом лагере на берегу водохранилища Дарунтской ГЭС, что неподалеку от Джелалабада - шерстили "духов" в Мехтерламской "зеленке". Отпросился у своего взводного Вадима Матюшина и на попутном БТРе добрался до уже знакомого госпиталя. Объяснил ситуацию, мол, так и так. Врач, не долго думая, обработал бугорок на ноге йодом и без всякой анестезии рассек кожу скальпелем. Захватил зажимом кусочек металла и вытащил его наружу. Зашив рану и наложив повязку, сказал:
- Через недельку подойдешь к своему медику, пусть снимет швы. Свободен.
Спустя пару часов на том же самом БТРе я возвращался в лагерь.

Несмотря на все злоключения и приключения, связанные с госпиталем за время службы в Афгане, я благодарен военным медикам, за то, что они спасали наши жизни, порой рискуя своими. А жесткое, порой даже жестокое отношение к раненым, скорей всего обуславливалось спецификой нашей службы и происходящими событиями. Шла война, слишком много было раненых и убитых. И если близко к сердцу воспринимать боль каждого, сочувствовать ему, сострадать, наверное, можно было сойти с ума.

P.S. Выписка из военного билета: "В связи с множественными слепыми осколочными ранениями левого бедра, верхней трети правого бедра, поясницы полученными в период службы в войсковой части п/п 83506, находился непрерывно на излечении в медроте войсковой части п/п 93992 (г.Джелалабад, ДРА) с 18 июня по 30 июня 1987 года".

Заместитель командира 4 группы 1 роты старший сержант Лебеденко Владимир.

Оставшаяся в Мараварах

За период долгой афганской войны было немало трагических и драматических эпизодов. Одним из них является бой 21 апреля 1985 года в Мараварском ущелье, в котором погибла почти вся рота спецназа.

       
Согласно директиве Генерального штаба ВС СССР от 7 декабря 1984 года с 12 декабря 1984 года по 13 января 1985 года на базе части был сформирован 334-й отдельный отряд специального назначения для выполнения интернационального долга в Демократической республике Афганистан. Говорят, что разведчик учится воевать в бою. Свидетельством тому – гибель первого солдата уже через месяц после образования отряда. Через 2 же дня произойдет трагедия, которая ляжет драматической страницей в историю афганской войны, которую так и назовут «Мараварская драма».
Менее чем за месяц до описываемых событий, 27 марта 1985 года, 334-й ООСпН, вошедший в 15 обрСпН (5-й ОМСБ) прибыл в Асадабад из Марьиной Горки (Белорусский военный округ).
     

20 апреля 1985 года в 22 часа отряд выдвинулся из Асадабада через паромную переправу на реке Кунар, получив приказ прочесать кишлак Сангам, находвшийся в Мараварском ущелье всего в 3 км от расположения части. По данным разведки, в кишлаке был замечен наблюдательный пост душманов в количестве 8-10 человек. С господствующих высот по обеим стронам ущелья 1 – ю роту под командованием Николая Цебрука дожны были прикрывать 2-я и 3-я соответственно.
Это был первый самостоятельный выход отряда после ввода в Афганистан и отношение к нему было как к учебному выходу.
Александр Кистень, непосредственный участник «мараварских событий», по этому поводу вспоминает:
«Отряд тогда только прибыл из Союза и успел принять участие только в одной операции совместно с 154 отрядом. Джелалабадцы нас взяли с собой специально для обучения.
Недалеко от Джелалабада пехота должна была окружить «зеленку». Но до этого в горы вышел спецназ.
Задача нашему отряду была поставлена простая. Занять и удерживать  небольшую высотку. С одной стороны, мы на ней не мешали им работать и не требовали дополнительной опеки. С  другой стороны мы все же прикрывали им спину. Приближение брони жители кишлака услышали издалека. Духи спокойно встали, умылись, и, может быть, даже позавтракали. После этого, также спокойно, сели в автобус и поехали к горам. Но здесь уже  были мы. Завязался бой. Пехота же, по обыкновению, окружила пустой кишлак и прочесала его, ничего там не найдя.
В том же бою особо отличились группы Паши Бекоева и сержанта по фамилии Сержант. Духов зажали в овраге, а Бекоев и Сержант со своими бойцами обошли их сверху и забросали гранатами. В результате в овраге осталось восемнадцать «борцов за веру». У джелалабадцев даже не было раненых.
Для нас это был очень показательный бой. Как на картинке. Он оставил ошибочное ощущение легкости войны.
21 апреля к 5 утра на восточную окраину Сангама вышла 1 рота и прочесала его. Противника в кишлаке не оказалось, однако были замечены двое душманов, продвигавшихся в глубь ущелья. Находясь на наблюдательном посту у входа в ущелье командир отряда майор Тереньтьев продолжал руководить выходом. Получив доклад о группе душманов он отдал приказ обезвредить и захватить врага. Разделившись  на четыре группы 1 рота Николая Цебрука  начала движение вглубь ущелья к кишлаку Даридам. Таким образом рота осталась без прикрытия сверху. И только командир 3-й роты зрительно наблюдал его со своего наблюдательного пункта, о чем и докладывал командиру отряда о происходящем.
     
Первой в бой вступила группа лейтенанта Николая Кузнецова. Взяв четверых бойцов и оставив связиста со своей группой командир роты Николай Цебрук отправился к месту боя; остальные поднялись по правому склону и залегли на каменной террасе, пытаясь закрепиться на склоне. Свидетели того боя в один голос утверждают: Цебрук первым понял то, что уже произошло и должно будет произойти. Он будет убит пулей в горло.
С этого момента командир отряда теряет управление боем. Ловушка вокруг оторвавшейся от основных сил роты захлопывается. Душманы подтягивают подкрепление и   выходят в тыл 1-й роте. Чтобы не пропустить 2-ю и 3-ю  роту на подкрепление к своим душманы выставляют посты, с установленными на них ДШК.
Оставшись без поддержки основных сил бойцы 1-й роты пытаются защититься там, где их застал бой. Небольшие группы закрепляются в дувалах. Кто-то в последней надежде на помощь, зажигает оранжевый дым. Но тем самым обнаруживают себя. Силы распределяются неравным образом, а запаса патронов и гранат хватает всего на несколько минут.
Этим временем в Асадабаде спешно формируется сводный отряд из оставшихся в расположении части солдат, бронегруппа  ринулась на подмогу. Однако, тяжелая техника не могла переправиться через реку Кунар на пароме и ей пришлось спускаться к Наубадскому мосту в 10 км ниже по течению Кунар и лишь после этого 13 км возвращаться назад в сторону Мараварского ущелья.
Те 3 км, которые планировались для учебного выхода затянулись в 23 по напичканной минами и изъеденной сухими руслами и оврагами афганской земле. Из бронегруппы машин, выдвинувшихся в сторону ущелья до места дошла только одна.
Судьбу роты Николая Цебрука она уже не могла изменить, но не прибудь тогда эта БМП, трудно предположить что было бы тогда со 2-й и 3-й ротами, отбившимися в этот момент атаки духов.
Выполняя боевую задачу, взвод лейтенанта Николая Кузнецова был отрезан от основных сил и окружен душманами. Бандиты усилили обстрел группы. Отдав команду группе прорываться из окружения к своим, лейтенант Кузнецов с тыловым дозором остался прикрывать их отход. Затем из-под шквала непрерывного огня он вынес тяжело раненного в руку, ногу и лицо, прапорщика Бахметова С.В. , оказал ему необходимую помощь и вернулся обратно. Душманы продолжали атаковать.
Тяжело раненный в ногу Кузнецов отстреливался до последнего патрона. Но они скоро закончились. Из шести гранат осталась одна – она была крепко зажата в руке. Душманы  кинулись на него в надежде взять советского офицера в плен. Подпустив врага ближе к себе, он взорвал себя гранатой Ф-1.
В этом же бою семеро бойцов (Бойчук, Вакулюк, Кухарчук, Марченко, Музыка и Мустафин) предпочтя смерть плену взорвали себя и окружавших их душманов штурмовой гранатой, сделанной из мины ОЗМ-72. Это был беспримерный в истории афганской войны подвиг.
Когда сводная рота все же вошла в Мараварское ущелье (это произошло во второй половине дня 21 апреля), навстречу ей вышли уцелевшие остатки 2-й и 3-й рот, выводя и вынося раненных товарищей.
Они рассказывали об ужасной расправе душманов над оставшимися там солдатами. Один из них – ефрейтор Федиев, когда один из душманов решил добить его, первым перерезал басмачу горло. Его мучили дольше всех. Дробя кости камнями и прикладами автоматов.
По тревоге из Джелалабада на вертушках были переброшены 1-й ОМСБ (154 ооСпН) спецназа и десантно-штурмовой батальон 66-й бригады. В горы вышел базировавшийся в Асадабаде 2 батальон 66-й бригады. Небольшой учебный выход фактически вылился в небольшую армейскую операцию силами четырех батальонов. Несмотря на близость границы, в небе постоянно работали вертушки и фронтовая авиация.
В первый же день из глубины ущелья в сторону Пакистана потянулись мирные жители. Душманы  знали, что Советская армия не оставит на поле боя ни одного солдата, ни живого ни мертвого. И тем не менее, оказывали жесточайшее сопротивление. За следующие два дня 5-й ОМСБ потерял еще троих бойцов. Несмотря на активные боевые действия, остальные три батальона не потеряли в ущелье ни одного человека.
Погибших собирали два дня. Многих пришлось опознавать по наколкам и деталям одежды.
Вспоминает Анатолий Пашин, разведчик отряда:
«Так было опознано тело сержанта Виктора Тарасова, который якобы был взят в плен и погиб от залпа НУРСов (неуправляемый ракетный снаряд) с наших вертолетов якобы потому, что вертолетчики видели уводимого в сторону Пакистана человека в «песочнике», светлом комбинезоне, а Тарасов был одет в обычную полевую форму».
Некоторые тела так и пришлось везти вместе с плетеными кушетками, на которых ребят пытали.
Так трагично и страшно закончила свой путь «Мараварская рота».
В этом неравном бою, когда четыремстам душманам и спецназовцам из Пакистана противостояла группа из трех советских воинов погибли 26 человек.
Всего же за три дня боев 1-я рота 500-го ООСпН потеряла убитыми 29 человек.
Бой в Мараварском ущелье стал одним из самых драматических эпизодов афганской войны. Воины ушли из жизни, но не ушли из памяти тех, кто о них помнит. Они показали врагу, что даже мертвых их победить невозможно.
   
                                      ***
Вот и все. Отшумели дожди,
Отгремели последние грозы.
Догорели, исчезли ночные огни,
Как иссякли твои материнские слезы.
Ты рукою своей грубоватой от дел,
Как ребенка меня уж не будешь ласкать.
Видно, это и есть материнский удел –
Повзрослевших сынов в дальний путь провожать.
Быстро жизненный путь
Для тебя пролетел.Жизнь не жаль
Потерять для других.
Видно, это и есть
Материнский удел –
Быть бессмертием в детях твоих.                                             
Виктор Тарасов.